Орлок поднимается. Солнце по-прежнему висит в небе. Марина думает: вот так все и кончится.
— С кого начнем? — спрашивает Орлок. — Может, сами выберете? Или проголосуем? Или кто мне больше приглянется?
Марина что есть силы вцепляется в Левину руку. В ней больше нет страха — только ярость. Броситься на Орлока — и будь что будет!
— Начни с меня, — слышит она голос Ники, — все равно я не хочу видеть, как мои друзья станут мертвыми. Начни с меня, давай! Может, я увижу маму и папу!
— Это навряд ли, — говорит Орлок, улыбаясь, — честно тебе сказать, детка, после процедуры от тебя вообще ничего не останется: ни здесь, ни за Границей, ни за всеми другими Границами. Если, конечно, мои расчеты верны.
Все так же улыбаясь, Орлок подходит к Нике. Схватив девочку одной рукой, другой он высоко поднимает тяжелый охотничий нож — но, прежде чем лезвие успевает опуститься, Ника делает почти незаметное движение… будто сверкнула серебряная молния, а потом — шипение, струйка дыма, рука Орлока разжимается, колени подгибаются и дважды мертвое тело валится прямо на Марину, которая едва успевает отскочить.
Ника стоит в растерянности, глядя на мертвого с рукояткой боевого ножа тети Светы в груди, и не верит — неужели это я сделала?
Но тут Лева хватает Марину за руку и втаскивает ее назад в круг, потому что снаружи кипит море гноя, зеленоватое, булькающее море распадающейся плоти, из которой на секунду высовывается колено, голень, скрюченная рука, оскаленный в немом крике рот.
— Что это? — спрашивает Марина.
— Упыри, — шепчет Лева, — хозяина больше нет, вот они и распадаются.
— Ух ты! — говорит Гоша.
Четверо друзей стоят, обнявшись, прижавшись друг к другу в самом центре пентаграммы, кругом шипит, булькает, плещется слизь, стекая в бескрайнее море, растворяясь в бесконечной соленой воде, зеленоватое в сине-зеленом, вечно мертвое в вечно живом, и Марина понимает: гниющая плоть, гниющие водоросли — кто различит запахи? Литораль примет все, море примет все, слизнет остатки мертвых жизней, поглотит, унесет в заветную глубину.
А потом Марина поднимает глаза, смотрит на далекий берег и там, у самой кромки прибоя, видит одинокую женскую фигуру, видит самой первой и, боясь ошибиться, не в силах поверить, не говоря ни слова, жестом показывает Леве. И тогда Лева трогает за плечо Гошу, к которому прижимается дрожащая Ника, и говорит:
— Гош, ты, конечно, сам посмотри, но, по-моему, это твоя мама.
12
Гоша гладит мамино лицо и повторяет:
— Мам, это правда ты? В самом деле? Правда? — снова и снова, а мама сидит на камне, у самой кромки прибоя, почти неподвижно, слабо улыбаясь, — и гладит Гошину руку.
— Ты вернулась, правда? Как это случилось?
Его друзья стоят рядом. Наверное, они улыбаются. Наверняка они рады за него. Гоша ничего не замечает, он снова и снова спрашивает:
— Это правда ты? Ты вернулась? В самом деле? — Но мама молчит, ничего не говорит и только движение руки, слабое, почти невесомое, будто отвечает: да, сынок, это я. Я вернулась. Это правда.
— Я прочитал твою дискету, — говорит Гоша, — ну, то есть мы прочитали. Лева, и Ника, и Марина — мы все это делали вместе. Мы сражались, мама! А Ника вот, мама, это Ника, вы же, кажется, знакомы, да? Вот Ника, она убила Орлока, серебряным ножом — прямо в сердце, представляешь? Самого Орлока, ты должна была о нем слышать, ну, там, где ты была… а где ты была?
— Я не знаю, — отвечает мама слабым, не своим голосом.
— Мы предполагали: это какой-то промежуточный мир, — говорит Лева, — ну, который ни по ту, ни по эту сторону Границы.
— Наверно, — отвечает мама.
— Вы знаете, — говорит Ника, — мы прочитали вашу дискету! Это очень здорово! Мы тоже хотим разрушить Границу и установить Открытый Мир.
Гоша смотрит на маму, словно говорит ей: ну, посмотри, правда, Ника — замечательная? Она умная и отважная, она похожа на тебя, она должна тебе понравиться.
Но мама смотрит на Нику, словно не понимая.
— Разрушить Границу? — переспрашивает она. — Открытый Мир?
— Да, да, — говорит Ника, — как вы писали, как вы пытались. У вас, наверное, что-то не получилось, да? Но мы продолжим, мы учтем ошибки, мы еще раз попробуем…
— Девочка, — говорит мама, и на секунду Гоша узнает родной и привычный мамин голос, с его уверенностью, сарказмом, иронией, — девочка, ты хоть представляешь — как он выглядит, этот твой Открытый Мир?
— Конечно, — говорит Ника, — вы же писали. Мертвые и живые, все вместе. Без Границы. Как в Золотом Веке.
— Не было никакого Золотого Века, — говорит мама, — это все мифы.
— А как же… — начинает Гоша.
— Открытый Мир, — повторяет мама, — я видела этот Открытый Мир! Я в нем несколько лет прожила… или несколько месяцев?.. Я не помню… Открытый Мир, да.
Мы живем в прекрасном мире, сынок. В прекрасном, справедливом мире. Где каждый может найти себе дело по душе: ученые занимаются наукой, учителя учат, шаманы ходят в Заграничье, Министерство Приграничных Территорий ловит шпионов, студенты сдают экзамены, дети играют в парках.
Мы живем в зеленом городе, где всем хватает места. Вокруг наших домов растут деревья и кусты, зеленеют газоны, всего лишь несколько машин стоят у подъезда.
В магазинах продаются живые вещи, настоящие, наши вещи. Их всем хватает. Да, конечно, мертвые вещи красивей, нарядней — но ведь и их можно достать, правда? Не всем достается — ну и ладно. Мы-то сами живые — зачем нам столько мертвых вещей?
Ты говоришь: Открытый Мир, мир без Границы.
Я там побывала. Я видела этот мир.
В этом мире заправляют мертвые. Мертвых намного больше, чем живых. Они заполонили наши скверы, наши парки и бульвары, наши улицы и площади. Они привезли с собой мертвые машины, быстрые, красивые, убивающие все живое. Во дворе, где раньше играли дети, где гуляли матери с малышами, — там парковка мертвых машин. На улице, где раньше проезжали одна-две машины, мертвые автомобили стоят сплошной пробкой, днем и ночью. В метро, где было так светло и просторно, ходят толпами мертвые, а с потолка льется тусклый свет.
Склеп, сынок. Они сделали наше метро похожим на склеп. Чему ты удивляешься? Они же мертвые, им нравятся склепы.
Они завесили окна наших домов своими мертвыми рекламными плакатами. Хуже того — они снесли наши старые дома, они построили на их месте новые, мертвые. Построили, чтобы мы в них работали. За эту работу они платят нам мертвые деньги — а чтобы нам было на что их тратить, на наших площадях они построили свои магазины и там за свои мертвые деньги продают нам свои мертвые вещи.
Вместо пяти живых высоток они возвели десятки мертвых зданий, огромных, до самого неба. Живые люди не могут жить в таких домах. Это — дома для мертвых.
