— Послушайте, — недовольно перебил Девина пожилой профессор с бородкой, — вы нас уже основательно запутали. «Мир идеальный», «мир извращенный». Вы можете объяснить все еще раз, по порядку?
— Сейчас попробую, — кивнул Девин. Взяв в кулак подбородок, он в задумчивости прошелся по сцене.
— Ну хорошо, — поднял он голову, — представьте себе детскую головоломку, кучу перемешанных на ковре фрагментов одной картинки, которую надо восстановить. Идеальная картина не собрана, но она вероятна. Фрагменты рисунка на каждом кусочке и формы кусочков представляют собой код построения этой идеальной картинки. Перемешанные на ковре в данный момент фрагменты — это и есть наш реальный мир; задача каждого из нас в нем — нас, отдельных кусочков — сопоставлять наши рисунки с рисунками на других кусочках и найти правильный способ присоединения к ним. Успех правильного строительства конечной картинки зависит от того, как мы, кусочки головоломки, правильно понимаем свою форму и тот рисунок который нанесен на нашей поверхности, а также как правильно мы понимаем окружающие нас кусочки, их уникальную форму и рисунки на них. Если это наше понимание искажено, мы начинаем пытаться присоединиться к окружающим фрагментам неестественным, легким и взаимовыгодным способом, но форсированным, сложным, «извращенным» способом — мы начинаем строительство некой другой, отличной от изначально предполагавшейся картины мира. Как указатель к этой другой, 1 |ЗВрашенной картине и существует, например, «идеальный» «ключ» Платона. В идеальной же, совершенной реальности, в г0М конечном состоянии Вселенной, которое предполагается к строительству кодом мироздания, не может быть одного «эталона» понятия, в ней существует бесчисленное множество уникальных ассоциаций, связанных с данным понятием внутри каждого из нас. Только реализуя понимание этих ассоциаций в общении, мы могли бы действительно понять, так сказать, форму и рисунок друг друга. Вместо же этого мы без конца обедняем свое понимание о себе и окружающем мире, отсекаем уникальность каждого явления, подменяя его во всякой отдельной ситуации несуществующим «эталоном». Вербальная, то есть словесная, форма внушает индивиду уверенность в существовании содержания этой формы в реальности, в то время как в реальности наполненного содержанием конкретного отправного объекта этой формы нет и быть не может. Конечная, извращенная Вселенная, выстраиваемая по логике языка, это фикция, она не может существовать.
— Подождите, подождите, — встрепенулся на первом ряду кругленький профессор в очках, — но вы же до этого сказали, что язык работает на строительство некого альтернативного, не идеального, но извращенного образа Вселенной. Так может или не может эта извращенная Вселенная быть осуществлена? Если не может, так и пес с ней, — кругленький профессор победоносно обернулся на зал. — Мы можем продолжать говорить!
Девин переждал оживление в зале.
Как мы знаем из науки, мутанты долго не живут, — сказал когда оживление стихло, — и часто рождаются мертвыми. Точно так же и головоломку нельзя собрать никаким другим образом, кроме как собрав ее по заранее начертанному плану. Когда я говорю об альтернативной реальности, я говорю о том, что каждое мгновение, смысл которого мы не расшифруем согласи изначально заложенному в нем коду мироздания, будет формировать будущее согласно лжекоду, — но едва такая антиидеальная, альтернативная замыслу Слова структура будет близка к завершению, Вселенная неизбежно обрушится в хаос. В нашей метаф0, ре это будет аналогично тому, как если бы ребенок, установив «насильно» последний фрагмент головоломки в общую нелепую картину, раздосадовано смахнул бы уродливо вышедший результат прочь со стола.
Самуэль слушал во все уши. Даже если Лиза была пустым блефом, рассказ о языке уже стоил потраченного рождественского времени. На несколько рядов ниже Евгения, приоткрыв рот, завороженно слушала лектора.
Девин тем временем продолжал:
— Будучи элементами мироздания мы предназначены следовать истинному, изначально заложенному в мироздание коду строительства идеальной Вселенной. Поэтому мы постоянно внутренне сопротивляемся тирании кода языка, пытаемся преодолеть ее. Каким образом? Искажая — да-да, уже сознательно искажая, нашу мысль в словесном выражении. Для того, чтобы точнее донести до других людей свое истинное мироощущение в речевом выражении, мы стараемся не как можно точнее выразить его словами, но как можно более точно направить восприятие слушающего в нужном направлении, сознательно исказив свою мысль в словах!
— Вы хотите сказать, что мы все время лжем друг другу? неуверенно улыбаясь, спросил Ректор.
— Правильнее будет сказать, манипулируем друг другом. ответил Девин, — в самых грубых своих проявлениях такая манипуляция сводится ко лжи. В самых тонких и эффективных она — искусство. Лао-Цзы сказал: «Правдивые слова похожи на свою противоположность». И в этом, если угодно, заключается ответ на ваш вопрос, — Девин посмотрел на галерку, ища глазами Эльзу из Алабамы, — не все из нас Шекспиры, но кажды'1 из нас в процессе говорения пытается в силу своих дарований творить в попытке ослабить тиранию кода-языка. Ведь говорить — значит подчинять себе слушающего. Истинная свобод3 возможна только вне языка.
Он сделал паузу. Зал молчал.
Дерек со своего места хотел было что-то возразить и поднял руку, потом слабо махнул ею и ничего не сказал. Девин удовлетворенно кивнул и посмотрел на часы. — Ну что же, для первого отделения, мне кажется, достаточно. Возобновим сессию через пятнадцать минут. Не опаздывайте, впереди нас ждет еще много интересного.
Глава III
Сутра Светящихся Одежд
(Четвертое Откровение Яхи)
Гости вновь расселись по местам.
Выйдя к кафедре, Девин вынул микрофон из подставки и вышел с ним на открытое пространство сцены, — он явно предпочитал делать свой доклад, прохаживаясь перед слушателями.
— Я предполагаю, — начал он, — привыкшему к рациональным объяснениям бизнес-сообществу недостаточно цитат из Библии и ссылок на китайскую философию, чтобы убедиться в научности нашего проекта. Что ж, как я говорил в начале, попробуем в макет гипотезы влить теперь тяжелую «бронзу» науки.
Он продолжил:
— Одно из парадоксальных следствий нашего открытия состоит в следующем: чем технически совершеннее созданный людьми язык, тем сильнее препятствует он пониманию людьми истинных смыслов, разлитых в окружающем мире. А теперь скажите мне: какой человеческий язык на сегодняшний день является в техническом плане самым совершенным? Какой язык претендует на то, чтобы минимальным количеством знаков печать как можно большее количество понятий?
В наступившей тишине Девин ждал предложений.
— Вы упомянули английский, — неуверенно сказал один из гуру.
— Верно, английский язык весьма «обкатан» временем. В нем стерлись рода, падежи, упростились суффиксы. Но это далеко не предел. Есть на свете язык, — и даже языки — которые во много-много раз превышают английский по простоте и функциональному совершенству.
