– Наверное, ты не согласен с этим решением,- ушел от прямого ответа Носэ.
– Нет, что вы. Большое спасибо.- Ухмыльнувшись, Намба ответил легким кивком.- Как-то в разговоре я попытался намекнуть, но посчитал, что вы забыли об этом,- ни с того ни с сего оживленно продолжал он.- Чем приниматься за новую похожую модель, в идеале куда лучше податься с моим «Овощем» в коммерсанты. Потребовалось время, чтобы пойти на повышение. Даже не так – потребовалось время, чтобы продвинуть меня наверх. Хоть я об этом не просил. Конечно, я понимаю, что все это вашими хлопотами. Вы меня, конечно, простите, только я подумал, что вы забыли о той моей просьбе. И чтобы хоть как-то напомнить, доставлял вам немало неприятностей. От этого зависело мое будущее, а просить повторно было уже неудобно. Вот я и пытался донести как мог. По^ рой это могло выглядеть странно.
Намба тараторил без умолку, будто опытный торговец, словно убеждая самого себя.
Носэ не сдержался и захохотал. Он вспомнил, как еще при проектировании «Овоща» Намба намекнул, что уже разработал концепцию сбыта новой модели и был бы не прочь перейти в коммерческий отдел, если производство машины поставят на поток. Тогда Носэ посчитал его пустомелей – и, естественно, совершенно забыл об этой причуде. Стало быть, все попытки Намбы соваться в сбыт говорили о его несогласии с планами коммерческого отдела.
– Что, смешно? – улыбнувшись, встрепенулся Намба.- Представляете, каких я наломаю дров на новом месте? Может, и наломаю. Может, коммерсант из меня не получится. А вам, с вашим опытом работы, мои действия покажутся нелепыми…
– Постой-постой. Не наговаривай на себя…
– Да нет же, господин директор, я знаю свои недостатки. Знаю, но при этом все же задумываюсь о собственном будущем.
«А ведь парень не промах. Куда умнее, чем я полагал. И не прочь выбиться в люди. Догадался, что из кресла начальника секции в директоры не попадешь. Но захотел возглавить коммерческий отдел – и возглавил. А усвоит коммерческую политику и методы сбыта – на таком же порыве, на каком в свое время нырнул в исследовательские разработки, быстро разберется, что к чему, в премудростях тамошних взаимоотношений». Намба возбужденно говорил, а его глаза сияли радостью, уверенностью, надеждой. В сознании Носэ облик Намбы наслоился на образ Торатакэ и теперь казался дорогим и очень близким.
– Выходит, меня заменит Кинъити?
– Ну ты даешь! Как догадался?
– Я же не идиот,- подмигнул Намба.
Намба давно понял, что племянник президента рано или поздно займет его место, и заранее готовился к новой работе. Тот сон старался напомнить Носэ о желании Намбы продавать собственное детище – «экологически безопасный „Овощ“». Едва за Намбой закрылась дверь, Носэ догадался об изначальном смысле сна – и обмер от изумления. Не может быть – во сне все было предрешено! Муки совести утихли, и он вздохнул облегченно. "Вот и хорошо«,- сказал себе Носэ.
Теперь можно позвонить Синохаре. Несмотря на задание Паприки, он боялся узнать горькую правду и до сих пор не решался набрать его номер.
Дома Носэ проверил список одноклассников и записал в блокнот номер телефона Синохары. В последний раз они разговаривали полгода назад. Тогда Синохара приглашал Носэ на вечер-встречу выпускников. Собирались в ресторане родной деревни, ставшей теперь городом.
Синохара, унаследовавший семейное ремесло – скобяную лавку, удивился звонку Носэ и воскликнул:
– Вот так сюрприз! Как дела? Приезжай, наши будут рады встрече.
– Извини, все никак не получается выбраться,- ответил Носэ. Его неприязнь к Синохаре – обидчику из детства – улетучилась.- Хочу спросить у тебя кое о чем.
– Слушаю.
– Сколько прошло лет… после смерти Торатакэ?
– Торатакэ – чего? Носэ повысил голос:
– Ты ведь прекрасно знаешь, что мы с ним дружили. В последнее время часто о нем вспоминаю. Вот хотя бы разок сходить на его…
– Постой-постой! Ты это о чем? Торатакэ не умер. Жив-здоров. Управляет своей гостиницей.
– Что, правда? – изумился Носэ. Синохара засмеялся:
– Кто тебе сказал такую глупость, что он умер?
– Ты что, издеваешься? Разве не ты сам говорил мне об этом?
– С чего бы это я тебе говорил? Помню, звонил тебе по студенчеству, чтобы пригласить на встречу выпускников, а по ходу обмолвился, что умер Такао.
Носэ не знал, что на это ответить. Целых тридцать лет он заблуждался. Он вспомнил, что у Торатакэ имя – Такао, и они в детстве называли друг друга по именам: Такао, Торао.
– Носэ, ты, видно, что-то напутал. Носэ тихо вздохнул:
– Да, выходит, напутал.
– Торатакэ обидится, если узнает. Он все эти годы хотел с тобой увидеться.
Носэ понял: Торатакэ больше не держит на него обиды. И заблуждение о предательстве, засевшее в сознании с тех пор, как он, единственный из класса, покинул те края, уже давно перетерлось и растворилось в новых человеческих связях разношерстной компании из родной деревни его детства.
– От чего умер Такао?
– Бедняга, от столбняка.
А в памяти Носэ засело «самоубийство». Выходит, он даже не выяснил у Синохары причину смерти Такао.
Поддавшись на уговоры Синохары, Носэ пообещал приехать на следующую встречу и положил трубку. Теперь он понимал: сон намекал даже на его собственное заблуждение о смерти Торатакэ. А в облике тигра по коридору гостиницы Торатакэ блуждал не кто иной, как сам Такао Торатакэ. Носэ подумал: «Неужели в комнату вошел Такао, который ассоциировался у меня с сыном?»
Представляя встречу с Такао, Носэ мысленно перенесся в детство – и не сдержал улыбки. Захотелось хоть с кем-то поделиться радостью. Выслушать его могла одна Паприка – о встрече с ней он мечтал с их расставания. Пообещав себе, что он только поделится настроением, Носэ набрал ее домашний номер, но никто не ответил. Часы пробили полдень.
18
«Добродетель этого человека – хуже зла»,- в который раз подумал Морио Осанай, разглядывая в желтом свете настольной лампы лицо спящего Торатаро Симы. Осанай тайком прокрался в комнату отдыха директора, который – наивная душа,- укладываясь отдохнуть, не запирал ни ее, ни свой кабинет.
Нет более уязвимого человека, чем начальник без своей политики. Осанай ненавидел директора – считал, что Сима только стремится сохранять собственной покой, моля бога, чтобы ничего не стряслось. Глядя на умиротворенное, словно кем-то приласканное лицо спящего Торатаро Симы, чье стариковское зловонное дыхание напитало воздух в комнате, Осанай злился так, что его едва не трясло. «Какой он все-таки тупица! Позорище, а не психотерапевт».
Если беззащитность Симы – своего рода тщеславие, он должен получить по заслугам. А вместе с тем узнать, кому институт обязан своими бедами – ему самому, Торатаро Симе. Подвернулись случайно под руку два талантливых ученика – вот он теперь и рад, что взлетел на вершину фактически благодаря им. А теперь еще и захочет почивать на лаврах: педагог, воспитавший нобелевских лауреатов. Это с его молчаливого согласия те двое совершили свой дьявольский прорыв в науке и пренебрегают нормами этики. Сколько ни пытался Осанай говорить об этом директору, тот, глупец, его не понимал – даже не пытался. Осанай не мог простить этому человеку ни его характер, ни его добродетели – ничего.
