Сандос покачал головой:
— Нико, обратись к священнику. Я больше не могу слушать исповеди.
— Нет, — сказал Нико, — не священник. Только вы можете меня простить. Дон Эмилио, мне жаль, что я вас избил.
Эмилио с облегчением произнес:
— Ты выполнял свою работу.
— Это была плохая работа, — настаивал Нико. — Мне жаль, что я ее делал.
Ни объяснений, что следовал приказам Карло. Ни попыток увильнуть. Ни самооправданий.
— Нико, — сказал Эмилио со спокойным формализмом, которого требовало это событие, — я принимаю твои извинения. И прощаю тебя за то, что ты меня избил.
Нико предусмотрительно уточнил:
— За оба раза?
— За оба раза, — подтвердил Сандос.
Похоже, Нико был страшно рад это услышать.
— Вашу морскую свинку я отнес своим сестрам. Дети обещали о ней заботиться.
— Хорошо, Нико, — помолчав, произнес Эмилио, удивленный, каким облегчением стало для него узнать об этом. — Спасибо за то, что ты это сделал и что сказал мне.
Приободренный, Нико спросил:
— Дон Эмилио, по-вашему, на этой планете мы будем заниматься плохой работой?
— Я не уверен, Нико, — признался Эмилио. — Когда я был там в первый раз, члены миссии очень хотели быть хорошими и поступать правильно, но все пошло не так. На сей раз полет на Ракхат обусловлен иными намерениями. Но кто знает? Может быть, несмотря на это, все сложится хорошо.
— Это было бы иронией, — заметил Нико.
Лицо Эмилио смягчилось, и он с искренней привязанностью посмотрел на гиганта.
— Действительно, иронией. — Он вдруг осознал, что рад этому визиту. — А ты, Нико? Что ты думаешь? Будет это плохой работой?
— Я не уверен, дон Эмилио, — серьезно сказал Нико, подражая словам и тону Сандоса, как теперь делал часто. — Думаю, следует подождать, пока мы попадем туда и увидим, что там происходит. Таков мой совет.
Эмилио кивнул:
— Ты мыслишь очень здраво, Нико.
Но Нико продолжил:
— Я думаю, что человек, который поступал с вами дурно… Китери? Может быть, он сожалеет о содеянном, как и я. Его музыка замечательная… даже лучше, чем у Верди. Тот, кто сочиняет такую хорошую музыку, не может быть совсем плохим. Вот что я думаю.
Согласиться с этим было трудно, но, возможно, тут имелась крупица правды…
Эмилио встал, давая понять, что визит закончен, и Нико тоже поднялся, однако к двери не пошел. Протянув руку, он осторожно взял правую кисть Эмилио и, низко склонившись над ней, поцеловал. Смутившись, Эмилио попытался отступить, отказаться от этой присяги, но мягкая хватка Нико казалась несокрушимой.
— Дон Эмилио, — произнес Нико, — я убью или умру за вас.
Эмилио, понимавший этот код, отвернулся, пытаясь сообразить, как откликнуться на такое проявление незаслуженной преданности. Был возможен лишь один ответ, и, закрыв глаза, Эмилио вгляделся в себя, чтобы понять, сможет ли сказать это с честностью, которой заслуживает Нико.
— Спасибо, Нико, — вымолвил он наконец, — Я тоже тебя люблю.
И не заметил, как Нико ушел.
29
Город Гайджур
2080, земное время
Много лет спустя Джозеба Уризарбаррена вспомнит детский хорал и к'санское слово «раскрепощение» — во время разговора с дочерью Канчея ВаКашан. Когда Джозеба впервые встретил Пуску ВаТруча-Саи, она была почтенной старейшиной парламента в Гайджуре, и ее точку зрения он часто находил весьма здравой, вместе с другими священниками восстанавливая события рунской революции.
— Спорадическая борьба продолжалась долгие годы, — рассказывала ему Пуска, — но в самом начале Фия пропагандировала «пассивное сопротивление». В нескольких городах провели всеобщие забастовки. Многие городские руна просто ушли, отказавшись сдаваться сборщикам мяса.
— Как отреагировало правительство? — спросил Джозеба Уризарбаррена.
— Уничтожило деревни, давшие городским руна приют. Затем джанада сожгли естественные поля ракара в центральных районах страны — чтобы голодом вынудить нас подчиниться.
Она помолчала — вспоминая, оценивая.
— Равновесие нарушилось, когда Фия подумала, что против нас стали применять биопрепараты. В детстве Фия видела болезни, применявшиеся против людей, именуемых курдами. Когда начались эпидемии, мы решили, что руна, находившиеся за оборонительными рубежами джанада, были инфицированы, а затем тайно переправлены на юг и оставлены там, чтобы заражать всех, кто вступит с ними в контакт.
— Но болезни можно объяснить внезапным смешением популяций руна во время революции, — предположил Джозеба. — Объединение инфекционных резервуаров, воздействие непривычного окружения. Сборщики болотных урожаев, работающие вместе с городскими спецами, — люди заражаются местными заболеваниями, против которых у них нет иммунитета, и распространяют их…
— Да, — произнесла Пуска после паузы. — Некоторые из наших ученых говорили то же самое. Но не все соглашались с их мнением…
Она села как можно прямей, вскинув уши.
— Казалось, джанада не оставили нам другого выбора, кроме как ударить по ним с сокрушительной силой. Наши люди умирали. Эпидемии уносили тысячи и тысячи. Мы сражались за наши жизни.
Пуска посмотрела на север и заставила себя быть справедливой:
— Также, как и они.
— Сипадж, Пуска, кое-кого интересует, изменились ли джана'ата сами или изменилось представление руна о джана'ата.
Какое-то время Пуска размышляла, а затем включила в речь английские местоимения, как это делали многие руна, желая обозначить сугубо личное высказывание:
— Мое представление о джанада изменилось, когда я покинула Труча Саи. — Она помолчала, глядя в сторону. — Когда мы впервые пришли в Мо'арл… Сипадж, Хозей: мы увидели такое! Я плакала каждую ночь. Там были дороги, мощенные нашими костями, перемолотыми и смешанными с известняком; набережные вдоль рек — в три высоты женщины — сплошь из костей. Сапоги из кожи наших мертвых — в городах их носили даже руна! Там были магазины… — Теперь она смотрела прямо на Джозебу. — На прилавках — языки, сердца. Ноги, плечи, ступни, филеи, щеки! Огузок, хвост, локти, колени — все красиво выложено. Слуги-руна приходили и выбирали кусок мяса, чтобы подать своим хозяевам на стол. Как могли они это выносить? — вопросила она. — Как могли джанада требовать от них этого?
— Кое-кто не уверен, — честно сказал Джозеба. — Иной раз просто нет выбора. Иногда о выборе не думают. Люди привыкают ко всему.
Пуска подняла подбородок, затем уронила хвост, не в силах понять, как функционировал этот исчезнувший мир.
