Видеомагнитофон принимает их заказ. Конечно, видеомагнитофоны не разговаривают, зато используют для общения звуки быстрой перемотки назад и вперед. Джин и Нэн ничего не понимают, поэтому ничего не заказывают. На самом деле им уже немного не по себе.
* * *
– Там Нэн на улице, – говорю я.
Все поднимаются, чтобы встретить ее. Стулья почувствовали облегчение, когда мы встали, послышались дружные вздохи, особенно явно вздохнул стул, который кое-как поддерживал меня. Никто не спрашивает, откуда я знаю, что Нэн снаружи, это неважно. Они просто полагаются на то, что я знаю, что говорю, и уходят.
На этот раз дверь не доставляет нам хлопот, я думаю, она заснула. Двери любят поспать.
Мы выходим навстречу Нэн и Джину – их руки сплетены, они сидят на стульях, которые тайком пристают к их задницам.
– Как вы добрались? – спрашивает Гроб у Джина.
– Нас привез Ленни, – Нэн отвечает вместо неумершего друга.
– Ну, и где ваш ботаник? – интересуется Гроб. – На шоу его не хватало.
– Он остался в машине, – снова отвечает Нэн, – он отказался выйти, прикрываясь своей безумной страстью к вегетарианским штучкам.
– Я тоже скоро стану веганом, как он, – отвечает Гроб. Он прерывает разговор и покидает ресторан. Слабый аромат следует за ним, проскользнув мимо полуоткрытой двери, прямо из недр холодильника на кухне.
* * *
Сатана снова надевает свою жуткую улыбочку.
Потом он обращает ее на Нэн и Джина, поражая их медово-льстивой интонацией, которую отрабатывал неделями:
– Добро пожаловать в «Сатанбургер»!
* * *
«Ничто» и «забвение» были совершенно разными вещами/местами для Ричарда Штайна. В его понимании забвение – место, куда что-то уходит и забывается, а ничто – место, откуда что-то появляется. Из ниоткуда я кричу:
– Нэн, не заказывай ничего!
Разливается тишина, остается взгляд.
Ричард Штайн говорит, что у некоторых людей начинается аллергия, когда на них смотрят. Я один из таких. По этой причине мне нравится, когда ко мне относятся как к тени. Если я не говорю, люди на меня не смотрят, и меня не охватывает приступ аллергии, также известный как приступ паники.
– Чего бы вы хотели? – спрашивает Сатана. Христиан вставляет:
– Если вы что-нибудь съедите, то потеряете свои души. Не заказывайте ничего.
Сжимая кулаки, в ярости, Сатана обращается к Христиану:
– Вы губите мой бизнес. Зачем же я нанял вас на работу?
– Она – наша подруга, – защищается Христиан. – Я не могу позволить, что вы вот так просто отобрали души моих друзей.
Нэн ничего не понимает. Она мотает головой и причмокивает, снова пытается казаться крутым и остроумным парнем.
* * *
Христиан отводит ее в сторону и объясняет ситуацию, а я смотрю на стол, на котором возлежит арахис. Нэн не нравится, что ее наставляют, даже если это необходимо, так что она отталкивает Христиана. Он пересказывает ей историю Сатаны, а она – происшествие с Джином, и оба они чувствуют, что серьезность ситуации давит на их плечи тяжким грузом и в земле. Очевидно, Джин – прямое доказательство того, что случилось с миром. И даже не проверив, бьется ли его сердце, Христиан понимает, что его друг мертв. Он выглядит как зомби или, скорее, как вампир – как Вод. Теперь все верят, что история Сатаны – Правда. Никто больше не попадет в рай, и дорога в ад закрыта. Одна скучная жизнь – бесконечна.
Затем Христиан представляет их Сатане.
* * *
Сатана пожимает руку Нэн.
– Привет, Нэн.
Потом он пожимает руку Джину.
– Привет, Джин. Ты – один из моих арендодателей.
Однако Сатана не осознает, что во время рукопожатия загорается голубой огонь, который превращает руку парня в живое существо, которое питается, дышит, думает, пукает и спит. Ни Джин, ни Сатана не понимают, что они сделали, а я не встреваю, чтобы просветить их.
* * *
Гроб возвращается один.
– Ленни там нет, – говорит он.
– Что? Он что, пропал? – удивляется Христиан.
– Без понятия, – отвечает Гроб. – Я видел его грузовичок, но его самого там не было.
Нэн бормочет:
– Куда подевался этот гомик?
Она не знает, что Сатана гомосексуалист и очень обижен ее словами. Он уже почти ненавидит ее. Правда, Сатана в принципе ненавидит всех девушек. Они постоянно крадут у него мужчин.
– Может быть, он остановился на парковке? – уточняет Сатана.
Нэн смотрит на него:
– Д-да, а что?
– Это Тишина.
Никто не задает ему вопроса.
– Тишина забрала вашего друга.
Никто не спрашивает, что такое Тишина. Сатана продолжает:
– Тишина тоже пришла из Волма. Широкая, как озеро, но не из воды. Она состоит из звука. И звуком питается, или всем, что производит звуки, или всем, что может слышать звуки. Она опустошит весь мир, если мы ей позволим. Она уже заявила свои права на эту часть города. Всякий, кто покажется на улице, рискует. Она съест все, что услышит, и, должно быть, ваш друг попался. Он уже не вернется. Никто не может выбраться из прожорливого брюха Тишины.
Сатана заблуждается. Я был в ее брюхе и выбрался оттуда. (Впрочем, я считаю себя Никем.)
* * *
Мы решаем поесть сандвичей, это моя любимая еда. Мы хотели было съесть несколько сатанбургеров, но Сатана сказал, что это невозможно. Если мы вкусим сатанбургеров, то души покинут наши тела, Волм порежет их на кусочки и употребит на подпитку душегубки, чтобы продолжать свою работу. Так что обойдемся сандвичами.
Сандвич – один из самых важных видов пищи, придуманных людьми. Свое имя он получил от Джона Монтегью, четвертого герцога Сандвичского, у которого, кроме того, имелся домашний бульдог Сандвич. Бульдог носил серебряный ошейник с надписью «Бульдог Сандвичский».
Сандвич был изобретен случайно. На дне рождения Монтегью кто-то уронил поднос с закусками, а это было первое апреля. На подносе были кусочки хлеба, сыра и мяса.
А бульдог съел три разных ломтика разом. Какая-то дама закричала:
– Что за ужасная собака! Она съела хлеб, мясо и сыр одновременно. У бульдогов нет никаких манер!
А собака сидела себе спокойно и пукала.
С того памятного дня бульдог Сандвичский отказывался от любой еды, кроме мяса и сыра на двух кусочках хлеба.
Джон Монтегью объяснял собаке, что никому не нравятся подобные манеры и что ему следует есть мясо, сыр и хлеб по отдельности, но бульдог не собирался поддаваться незрелым идеалам высшего света. Так что он продолжал есть то, что ему хотелось, а позже такой стиль приема пищи вышел на рынок и стал известен широкой публике. Бульдог назвал его сандвичем.
