Я хотел отвести их в их настоящий мир, через все препоны самообуздания и условностей. И в то же время, на более прагматичном уровне, я думал, что смогу использовать жителей Шеппертона не только в нуждах своего плана вырваться из этого города и окончательно отринуть смерть, коей я однажды уже избежал, но и для того, чтобы бросить вызов невидимым силам, давшим мне мои властные полномочия. Я уже вырвал у них верховное владычество над этим городишкой. Я буду не только первым человеком, убежавшим от смерти, но и первым, кто вознесется превыше смертности и человеческого естества, востребует свое законное право на божественность.
В церкви не было никого, главный вход и дверь в ризницу наглухо перекрыли молочно-кровавые порождения моей потенции, варварские цветы, вымахавшие уже выше смущенных ими прихожан. Все еще в поисках Мириам, я обежал плавательный бассейн и направился к Старкову причалу.
Киоск у входа был свежевыкрашен, в нем появился автомат по продаже билетов. К моему второму пришествию Старк обоснуется уже в настоящей конторе с билетной кассой. Ржавый лихтер болтался футах в двадцати от причала, его подъемный кран освободился от лиан, опутавших чертово колесо и карусель.
Но с какой такой стати шеппертонцы, многие из которых работают в лондонском аэропорту и на киностудии, заинтересуются какой-то там покореженной «Сессной»? Или Старк думает, что, когда известие о моих необычайных силах, о моем побеге из смерти разойдется по миру, этот самолет станет чем-то вроде фетиша и его аура пребудет даже после моего ухода? Под жадными глазами телекамер всего мира люди будут платить сколько угодно, лишь бы потрогать раскисшие в воде крылья, заглянуть в облезлую кабину, из которой явился миру юный бог…
Я потрогал синяки на своей груди, почти уже уверенный, что это Старк меня оживил. Один он не сомневался, что я умер и что сквозь бритвенно узкую брешь моего воскрешения в этот мир проплескивается мир иной.
В полутьме под клетками пыльно копошились крылья. Подойдя поближе, я увидел, как один из стервятников отрешенно ковыряется клювом в щебенке. Его напарница тесно съежилась у груды пустых картонных коробок, пряча от солнца свое облезлое оперение.
Так значит, Старк открыл клетки своего занюханного зоопарка и разогнал его обитателей. Мартышка повисла на прутьях клетки снаружи, лишенная возможности попасть в свой собственный дом; шимпанзе уныло сидел в одной из люлек чертова колеса, его нежные пальцы трогали рычажки управления, словно в надежде перелететь на иную, более счастливую посадочную площадку.
Все они выглядели голодными и неухоженными, откровенно боялись тропической растительности, в одночасье захватившей причал. Понимая, что им нет места в моем преображенном Шеппертоне, я, однако, не мог не огорчиться, увидев их запущенное состояние, а потому спустился на колени, тронул подсохшее семя на своих бедрах и приложил руки к земле. Когда я поднялся, одновременно со мной поднялось небольшое хлебное дерево, его плоды закачались прямо у меня перед лицом. Я напитал мартышку, а затем перешел к чертову колесу и взрастил рядом с шимпанзе миниатюрное банановое дерево. Он сидел в своей люльке, застенчиво опустив лицо, и ловко, изящно снимал с ярко-желтого плода полоски кожуры.
Прежде чем я успел позаботиться о стервятниках, послышалось громкое, как у запаренного животного, дыхание катафалка. Старк резко развернул тяжелую машину, осыпав мои ступни горячей пылью. Он сидел за рулем, неловко приглаживая свою белокурую шевелюру, и таращился на меня в явном неведении, что я наг. В его уме вставала обстановка первого из грядущих телевизионных интервью.
Глядя в его наглые глаза, я чувствовал, как все во мне закипает. Мне хотелось выпустить из своей руки сокола, юного убийцу, который схватит Старка за глотку в первый же момент своей жизни. Или кобру из моего пениса, чтобы ядом наполнила его рот. Однако, подходя к нему, я увидел в задней части катафалка барахтающееся очертание какого-то всклокоченного существа. Поперек стальных гробовых полозков валялась сеть с десятком-другим пойманных Старком птиц. Какаду и ара, иволги и медоеды, они жалко трепыхались на полу катафалка, новые насельники опустошенного зоопарка.
– Они боятся вас, Блейк. – Старк широким жестом распахнул заднюю дверь машины, – Я наловил их за полчаса. Шеппертон превратился в какой-то бредовый птичник.
Он все еще держался настороженно и заискивающе, словно моя возрастающая власть над этим городком, моя безграничная животворность лишний раз подбивал его бросить мне вызов. Он наверняка подозревал, что все эти встрепанные, неопрятные существа, бьющиеся в грубой веревочной сетке, суть части меня.
Бдительно стараясь не прикоснуться ко мне – а вдруг я превращу его в какого-нибудь остроклювого, но хилоногого хищника, – Старк подцепил сетку с птицами и бросил ее к моим ногам, в серую, текучую пыль. Он смотрел на плененную распластанную пернатость, на скомканные крылья, едва сдерживая желание передушить всех этих птиц своими руками, здесь же и сейчас же.
– Думаю, Блейк, вам понравится, что я делаю. Здесь будет постоянный учет, по одной особи каждого вида, что-то типа мемориала в вашу честь. Вам это нравится, Блейк? Я уже подумываю об океанариуме, достаточно большом, чтобы вместить кита. А уж птицы, они точно будут здесь все. А в большой клетке рядом с «Сессной» будет самая большая из них, царь-птица.
Мечтательно затуманенные глаза Старка блуждали по моему телу с почти эротической лихорадочностью.
– Ну, что вы скажете, Блейк? Кондор, специально для вас.
Глава 24
Дарение даров
Нагой, сидя на военном мемориале, я решил в полную меру насладиться спонтанным народным праздником. Все население Шеппертона выплеснулось под открытое, ярко-синее небо. Огромная толпа разодетых людей двигалась по пестрящей цветами главной улице – что-то вроде бразильского карнавального шествия. Мужчины и женщины, они шли, держась за руки, радостно тыча пальцами в лианы и многоцветный мох, облепившие телефонные провода, в сотни кокосовых и финиковых пальм. Дети качались на ветвях баньяна, подростки залезали в беседки из цветущих орхидей, вчера еще бывшие автомобилями. В садах буйствовала тапиока, заглушавшая привычные розы и георгины.
И всюду птицы. Воздух превратился в палитру безумных красок, с размаху выплеснутых в небо. На каждом подоконнике лопотали и чирикали волнистые попугайчики, в джунглях многоэтажного гаража трещали коростели, вокруг насосов автозаправки носились, хрипло трубя, ангимы.
Глядя на них, я снова ощутил потребность летать.
Десятилетний мальчик вскарабкался по ступенькам военного мемориала и протянул мне модель самолета, в ожидании, что я ее благословлю. Игнорируя его, я читал имена покойников двух мировых войн, ремесленников и банковских кассиров, торговцев автомобилями и звукооператоров дубляжа. Мне хотелось, чтобы я мог поднять их из могил и пригласить на карнавал, вызвать их с их мест упокоения, с давно позабытых плацдармов и полей сражений. Впрочем, некоторые из них находились и поближе, на кладбище за моей церковью.
