Старый Король Дракона выключил свой паяльный пистолет и вытер с него потеки чернил и крови. Несколько секунд все смотрели на татуировку, не двигаясь и не произнося ни слова. Идеальное изображение Дракона. Не огнедышащего монстра из мифов клана Пендрей, и не змееподобное создание с огромной головой и длинным языком, как представляли его в клане Гарнис. Тигони, с их склонностью заигрывать с людьми, видя в тех источник своей долговременной силы, дошли до того, что изображали Дракона в виде женщины по имени Медуза.
У каждого клана была своя интерпретация.
Однако это... татуировка на плече Нинн была истинным Драконом. Рисунок сочетал в себе элементы мифологий всех Пяти кланов, смешанные в единое идеальное существо.
— Черт, у меня от него волосы дыбом, — Харк покачал головой. — Откуда он знает?
— Заткнись, Вор, — ответила Вэйл. — Или мы спросим, откуда ты знаешь. У твоего рода слишком уж много секретов.
— Я не старейшина Сат, хотя не отказался бы пару дней им побыть. Только представь, сколько тайн нашего рода я мог бы узнать. — Он наклонился к Вэйл, которая была значительно ниже. — А какие секреты хранят Пендрей?
Она вызывающе вскинула рыжие брови.
— Как избавляться от тел Королей Дракона, и в этом нам нет равных.
— Уходите, — сказал Лето. На этот раз не повысив голос. — Ламот, ты тоже. Благодарю за работу.
Вздорная и раздражающая толпа потянулась к выходу. Некоторые не без фанфар. Лето решил не думать о последнем услышанном вопросе Фама, обратившегося к Хелликсу: «Как думаешь, он трахнет ее до или после того, как она проснется?»
Сжав кулаки и стиснув зубы, Лето остался один. Только звуки его дыхания и очень-очень тихих вдохов и выдохов Нинн разбивали тяжелую тишину. Он не хотел больше ее пугать. Голиш, по словам Ламота, был неплохим. Лето и сам не раз пользовался его эффектами. Однако в случае с Нинн онемение от алкоголя сыграло плохую шутку с барьерами, которые Улия возвела в ее мозгу. Напомнило о наркозе? Ужасы лаборатории возвращались к ней, осколки воспоминаний заставляли перепуганно сглатывать.
Откуда у меня шрамы?
Джек...
Он надеялся, что выпивка притупит боль и не даст воспоминаниям вернуться. Предположение оказалось неверным настолько, что теперь он не знал, какая из версий Нинн очнется в этом кресле. И не сотворит ли ее расколотое сознание совершенно новую личность.
Он встряхивал руки, пока все кости, сухожилия и ткани не начали работать, как должно. Нужно было надежно закрыть в подсознании все инстинкты, чтобы не изувечить Хелликса прямо сейчас. Лето осторожно расстегнул ремни, которые удерживали Нинн на кресле. Она мягко ткнулась ему в грудь.
И в этот момент он впервые пожалел, что в свое время не снял доспех и не принял душ. Ему бы понравилось ощущение ее тела, мягко прижавшегося к его груди. Между ними было слишком мало нежности. Неважно, насколько сильно он хотел ее саму, больше всего он жаждал нежности, на которую Нинн, он знал это, была способна.
Лето погладил ее по виску, стирая пот. Ее глаза были закрыты, лоб и брови расслаблены. Прокусы на нижней губе уже начали заживать. Этот признак ее страданий и боли лишь подчеркивал невозможную красоту Нинн и ее поразительных губ. Она была слишком бледной, неестественно бледной, и веснушки на ее носу складывались в созвездия.
Он никогда не видел созвездий, только слышал сказки о них от матери.
Лето из клана Гарнис. Полный смешных и странных идей. Его мозгу не было места в теле, если это тело хотело выжить. Пэлл не окажется в безопасности. И ему не придется биться в Конфликте, чтобы помочь ей продолжить их род.
У него никогда не будет собственных детей.
Почему мои сестры, но не я?
Движения, которыми он поднимал Нинн с кресла, вышли грубее, чем он задумывал. Она все так же прислонялась к нему, и в таком положении он ясно видел ее татуировку. Лето чертовски хотелось, как Харку, спросить у Ламота, откуда тот мог так подробно узнать об идее Дракона. Она принадлежала всем кланам, и в то же время по сравнению с ней другие представления казались намеренно искаженными.
Но при всей своей странности этот вопрос должен был подождать. Сейчас его беспокоила только Нинн. Он начинал беспокоиться о ней. Настолько, что не хотел, чтобы ее навсегда пометили знаком людей, которых она презирала — и которых однажды вспомнит.
Более эгоистичный мотив заключался в том, что она бы не простила его, допусти он подобное.
Его оскорбляли и раньше. Воздух вокруг был пропитан вонью нереализованной злобы, зависти, ярости, большая часть которых была направлена на него. Быть чемпионом означало вызывать уважение и страх, однако последний при первой возможности обращался против него же.
Но беспокоило его не это, а возможная ненависть Нинн.
Он покачал головой, поднимая ее с кресла. Все казалось бессмысленным. Она ненавидела его все минувшие недели тренировок. Она ненавидела его, когда он обращался с ней как с лабораторной грязью, смотрел, как она одевается, срезал ее волосы. Она ненавидела его, когда он использовал Килгора в качестве наказания. Почему теперь все было иначе?
Потому что он стал уязвим.
Ему нравилась компания Нинн, когда она была неофитом. Он видел в ней вызов. Еще больше ему понравилось стоять рядом с ней, как партнеру. Никто другой никогда не держал его в темноте за руку, никто другой не нуждался в его поддержке.
Она не торопилась убраться с его дороги, прекратить разговор, отказаться от прикосновений к нему. Прикосновений к нему. Как он мог не открыться этой женщине? Сейчас он размышлял о возможных способах этого не делать. Потому что однажды, когда она будет свободна от ментальных блоков и воссоединится со своим сыном, она будет ненавидеть его так же сильно, как Астеров.
Ему нравилось, что она здесь. Забрасывая ее на плечо и шагая в направлении своей комнаты, он наслаждался знанием того, что они разделят постель — тихо поначалу, ей ведь нужно исцелиться и выйти из ступора после голыша. И страстно — после.
Он обещал ей удовольствие. И он обещал ее беречь.
Что касалось ее тела, оба обещания было легко сдержать. Но как насчет разума? Не сойдет ли она с ума, когда вновь станет прежней? Его Нинн исчезнет. А Одри МакЛарен никогда его не простит.
Глава 22
Нинн просыпалась медленно, невероятно медленно. Поначалу работал только ее мозг, и была лишь темнота под закрытыми веками. Она и не подозревала, что у нее настолько тонкое обоняние. Там, где она оказалась, ее окутывали запахи мужественности — кожа, металл, мускус. Не просто мужские запахи. Запахи Лето. Она чуяла его с такой невероятной ясностью, словно все клетки ее тела были созданы для того, чтобы втягивать его аромат, смаковать все нотки, наслаждаться ими, как ароматом крови воина, которого вскоре победит.
