– Бывает, – вздохнул Михалыч.
– Это я угнал твой бульдозер.
– Ты?! Зачем?
– Он ещё спрашивает! – возмутился Александр. – Дорогу расчищать! Ты не заметил, что ли, что дорога на Трёшку расчищена?
– Так это… а что? Снегопад, что ли, был?
– Не то слово! Мело так, что Вовкин джип по самый капот завалило. А надо было срочно в город ехать.
– Фу! – облегчённо выдохнул Михалыч и заулыбался. – Ну, так чего стоим-то? Заходите!
Он провёл гостей в дом и закричал:
– Катерина! Неси закуски, будем праздновать. Бульдожик наш нашёлся!
– Не-не-не! – возразила Оксана. – Я за рулём, Александру тоже хватит уже праздновать.
– Как хотите, а я с радости выпью. Надо же! Хорошо, что не успел в милицию заявить. – Он поднял рюмку, символически чокаясь с гостями, и залпом выпил. – А в городе не было снегопада, – сказал он, закусывая. – Да и по прогнозам никаких осадков не обещали. Я потому с чистой совестью и отдыхал.
– Мы чего пришли-то… – сказал Александр.
– Чего? – удивился Михалыч. – Разве не машину мою вернуть?
– Ну, и это, конечно, тоже. Но ещё надо найти одного мужика. Ты его должен знать.
– Надо так надо. Как звать?
– Представился Митяем, но возможно соврал.
– Митяй, Митяй… Знаю только одного Митяя, но он вряд ли мог тебе представиться, – криво улыбнулся Михалыч, – поскольку уже давно преставился. Извиняюсь за чёрный каламбур.
– Это мы уже в курсе. Потому и говорю, что скорее всего соврал. Но ты должен его знать. Он мне помог бульдозер твой завести. И ещё он знал, что ты в город уехал.
– И что нам это даёт? У нас тут почти все умеют бульдозеры заводить и все знали, что я в город уехал. Как он выглядел-то?
– Тулуп, шапка, глаза. Ты сейчас скажешь, что у вас все в тулупах и шапках.
– И с глазами, – кивнул Михалыч, хохотнув. – А зачем тебе этот мужик?
– Да я у него в машине кое-что забыл.
– О! Машина! А номер какой?
– Да не смотрел я на номер. А машина старый красный «Москвич».
– Охо-хо! – вздохнул Михалыч и налил себе ещё водки. – Здесь этих красных «Москвичей» знаешь сколько!.. Нам в семьдесят каком-то… шестом, кажется… за высокие показатели на колхоз дали несколько штук. У нас даже шутка была, что село надо переименовать в Красную Москву. Даже не знаю, у кого ещё эти машины на ходу. Давно не видел, чтобы кто-то на них ездил. Но в принципе список написать могу, кого обойти. Если вещь ценная, то, конечно, надо искать.
– Ценная, – кивнул Александр. – Лыжи дедовы.
– Лыжи? – Михалыч засмеялся. – Так это твои? Вон они у меня в гараже лежат. Я ещё удивился, откуда у меня охотничьи лыжи? Думал, может, батины с антресолей свалились, когда угонщики гараж шмонали.
– В гараже?! Но я же точно помню…
– Саша! – улыбнулась Оксана. – Гараж-то открытым оставался. Он потом приехал и лыжи твои выложил.
Михалыч выпил последнюю рюмку и встал.
– Пойдём, отдам твоё имущество. А ты мне «бульдога» моего верни.
Они вышли из дома.
– По-хорошему, то с тебя ещё надо денег за ремонт взять, – сказал Михалыч, открывая гараж. – Вон, все ворота разворотил.
– Вовка отдаст, – сказал Александр.
– Вовке сейчас не до этого, – возразила Оксана, доставая из сумки кошелёк. – Сколько?
– А что у него стряслось?
– Машка в больнице, – сказал Александр.
– О господи! – Михалыч стал серьёзным. – Что с ней?
– Да… – Александр махнул рукой. – Лучше не спрашивай. Надо было срочно вывозить её. А дорогу завалило. Потому и угнали.
– Ну, тогда конечно! Тогда всё правильно, – закивал Михалыч, отмахиваясь от денег Оксаны. – Тогда святое дело!
Александр забрал лыжи, и они пошли к машине.
Трансформация
Оставив мужиков возле бульдозера, Оксана вошла в дом.
На кухне орудовала Рая. Услышав шаги, она обернулась. Глаза её были заплаканы.
– Рай, ты прости, что я это… ну… на болевую точку нечаянно нажала.
Рая махнула рукой.
– Это ты прости, что я наорала, – сказала она. – Я и сама понимаю, что это ненормально. Лечить надо эти точки. А то ж не жизнь, а сплошная пытка. Чуть что… – Она снова махнула рукой и замолчала, сосредоточившись на резке овощей.
Оксана зарядила кофеварку, включила её и села за стол.
– Я уже сто раз зарекалась, – продолжила Рая. – Какой смысл всё время бояться?! Осторожным быть, внимательным – это да, это полезно. Но каждый раз трястись и представлять себе кошмары, если дитё вовремя домой не пришло и не позвонило… А не дай бог заболело! – Она засыпала картошку в огромную кастрюлю, вытерла руки и села напротив Оксаны. – Я всё-таки хочу понять: как это – «проникнуть в свой страх»? Зачем в него проникать, если я и так в нём по самые уши?
Оксана задумалась, подбирая слова, чтобы понятно и безболезненно объяснить.
– Как ты узнаёшь, что боишься? – наконец спросила она.
– В смысле?
– Ну, к примеру, что-то случилось или ты предполагаешь, что оно случилось. Как ты узнаёшь, что тебе страшно?
– Странный вопрос! Я это чувствую!
– Понятно, что чувствуешь, но как? Если тебя уколоть иголкой или ударить, ты чувствуешь. А что ты чувствуешь, когда представляешь, что твои пацаны…
– Ой, молчи, молчи! – Рая зажмурилась и взялась за живот в области печени. – Здесь сжимается.
– О! Сжимается. То есть тело реагирует?
– Ещё как! Хотела сказать «типун тебе на язык», да вспомнила, что сама напросилась.
– Само по себе это «сжимание печени» страшно?
– Само по себе? – Рая помяла бок. – Да нет вроде…
– Теперь сконцентрируйся на этом состоянии «сжимания» и вспоминай.
– Что вспоминать? – Рая закрыла глаза.
– Хоть что. Первое, что придёт в голову.
Лицо Раи сначала страдальчески сморщилось, а потом удивлённо вытянулось.
– Анютка вспомнилась, когда она ещё в детский сад ходила.
– Просто Анютка, и всё? Наверное, она что-то делает?
– Сидит в песочнице. Пироженки лепит. Голуби курлычут рядом со скамейкой. Я семечки грызу…
– И всё хорошо?
– Да вроде бы. – Рая пожала плечами.
– Хм… странно. Обычно вспоминается только то, что происходило, когда в душе был точно такой же страх, такое же «сжимание». Ты уверена, что сконцентрировалась на этом чувстве?
