Он ушел утром, в сером свете, который лежал на нем как пыль. Этот тусклый свет нового дня больше скрывал, нежели показывал.
Я провела весь день в своих комнатах. Мне никогда раньше не приходилось ждать — мне это было незнакомо. Даже теперь, когда прошло столько времени, я не совсем понимаю ожидание. Это больше свойственно людям, хотя я знала одну собаку, которая ждала своего хозяина с таким терпением, на которое я вряд ли когда-нибудь буду способна. Ожидание кажется мне абсурдом: время — это не монеты, которые ты можешь положить в сундук, чтобы потом вытащить и воспользоваться ими. Время, как вода в реке, которая утекает еще до того, как ты успеешь ее разглядеть.
Когда ты ждешь, ты словно просишь и будущее подождать вместе с тобой, не наступать. Но это обман. Теперь я знаю, что есть только здесь и сейчас. Я помню вещи, которые происходили месяцы (или годы) назад. Будущее настает, но оно состоит из последовательности сейчас. Сейчас — это конкретный момент, а не воспоминание о том моменте, когда я впервые увидела Йошифуджи, — сейчас я стою в темноте, на холоде и жду стука деревянных башмаков по камням; потом имеет значение лишь потому, что в нем я узнаю последствия своих ожиданий.
Я ждала Йошифуджи. Я чувствовала, что между нами что-то есть, какая-то связь — как паутина, которая пристала к нам, когда мы наступили на нее, и теперь мы приклеились друг к другу. Но я чувствую каждое его движение, когда он пытается высвободиться из этой паутины. Я не думаю, что он ощущает себя моим.
Они вернулись вечером и пришли ко мне в комнату, где я сидела с Матерью. Я услышала, как шаги Йошифуджи затихли в нерешительности у двери, когда он вошел и увидел Дедушку рядом с Матерью.
— Господин, — сказал он и стал ждать.
— Здравствуй, — сказал Дедушка. — Я Мийоши-но Кийойуки.
Йошифуджи поклонился:
— Меня зовут…
— Я знаю, кто ты. Мой Внук приходил вчера ко мне доложить о твоем визите, но я был в уединении. Извини нас за то, что некому было развлекать тебя, кроме моей Внучки.
Мой господин снова поклонился:
— Ваша Внучка — женщина редкой красоты и очарования.
— Да, — согласился Дедушка. — Надеюсь, ты говоришь это серьезно.
— Да, — сказал Йошифуджи. — И ваш дом… Он такой элегантный…
— Что же, добро пожаловать. Мы всегда будем рады видеть тебя здесь. А теперь ты должен остаться.
— Это будет честью для меня, — сказал мой господин.
— Пойдем, выпьешь со мной. Нам нужно о многом поговорить.
У меня кружилась голова от счастья, когда я смотрела, как Дедушка с Йошифуджи выходят из моей комнаты. Когда они вернулись, я успокоилась: мы должны были пожениться.
8. Дневник Шикуджо
Так странно и так приятно снова находиться в своих старых комнатах. Мой отец и мать приходили, чтобы поприветствовать меня. Они не говорили о трудностях жизни, они обращались со мной так, как тогда, когда я была еще маленькой и всего боялась. Я выросла в этом доме, и иногда бывает — когда я иду по какому-то коридору или переходу, или когда я в полусне, — я чувствую, что мне снова десять лет и я не знаю о жизни ничего кроме того, что могла узнать из моногатари-сказок моей старой няни.
Тамадаро быстро привык к дому, который, в конце концов, не такой уж чужой для него — мы часто навещали мою семью и даже оставались здесь на месяц и больше, если это было удобно. Но я знаю, ему кажется, что здесь очень мало места.
Рыба в пруду длиною с руку моего сына. У моего отца появилось новое увлечение — он выводит новые виды карпов. Эта рыба цвета луны, другие — черные в белое пятнышко с белыми и оранжевыми полосками, как счастливая трехцветная кошка. В китайском фарфоровом сосуде плавает единственная рыба, гордость моего отца: она золотая, размером с кролика, с глазами, почти вылезшими из орбит. Сосуд накрыт тонкой сетью, которая защищает рыбу от кошек повара. Повар, очевидно, подкармливает кошек остатками пищи, и теперь у него, наверное, тысячи кошек. Ну, может, не так много, но, когда они ложатся в саду на камни, чтобы погреться на солнышке, получается целый ковер, и садовники постоянно их прогоняют. Я еще не видела их — только мельком: они гуляют по саду, а я, конечно же, сижу в комнатах.
Тамадаро говорит мне, что здесь тоже есть лисы. Они живут в саду соседнего имения и прорыли нору под залатанным забором. Я внимательно смотрю на него, когда он рассказывает мне об этом, но для мальчика это не более интересно, чем пучеглазая рыбка или кошки. Не похоже, чтобы он тоже был одержим лисами. Онага (которая помнит, когда мне впервые приснился тот странный сон) тоже смотрит на него и говорит, что он в безопасности.
Я тоже так думаю. Потому что здесь не так, как там — тут живут простые лисы.
9. Дневник Кицунэ
Я помню дни до свадьбы с Йошифуджи как во сне. Каждую ночь он приходил ко мне, и мы снова и снова занимались сексом. И с каждой ночью я все больше и больше любила его.
Как мне объяснил Дедушка, отличие брака в том, что если раньше он вынужден был уходить на рассвете (как он всегда и делал, когда мы были просто любовниками), то после свадьбы он сможет оставаться со мной до утра, не скрывая того, что всю ночь был со мной.
Это было для меня так странно: мы проводили вместе ночи в комнате, набитой людьми и с бумажными стенами. Разумеется, все знали, что мы были вместе. Но, похоже, людям нравилось притворяться, что каждая встреча окутана тайной.
Он оставался со мной и играл прядями моих волос и моей одеждой, пока я не отталкивала его, чтобы мои служанки могли прибраться. Мы часто занимались любовью, лежали в объятиях друг друга и смотрели, как встает солнце и прогоняет своим ярким красным светом ночной мрак.
Однажды утром мне принесли церемониальный пояс — доказательство приближающейся свадьбы, но это казалось мне простой формальностью. Конечно, мы поженимся: это было целью, смыслом созданного нами мира. Тогда я еще проводила мало времени одна, без него, и время, проведенное без него, казалось мне пустым и безжалостным. И я думала о том, что будет, когда цель моей семьи будет достигнута и он станет моим.
За день до главного свадебного ритуала Дедушка увел Йошифуджи в свое крыло дома, чтобы обсудить с ним какие-то вопросы, касающиеся свадьбы. Мне было нечем заняться. Я ждала.
Брат ворвался ко мне в комнату, на ходу раздвигая экраны с такой силой, что один из них треснул.
— Вы! — сказал он, показывая на моих служанок, которые были настолько удивлены его внезапным появлением, что даже забыли прикрыть лица. — Вы все, вон отсюда!
— Моя госпожа? — спросила меня одна из служанок.
Я махнула рукой, даже не глядя на них, приказывая им выйти. Мое внимание было сосредоточено на Брате. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, его коричнево-желтые платья шелестели. Наконец, они вышли. В его золотых глазах была жалость.
