Иванушка был человеком воспитанным.
— Я понял! Ты — бог теней Дендрогам! Я помню, нам в гимнасии рассказывали — однажды богиня облаков Нефекла повстречала на высокой-превысокой горе молодого пастуха…
— Ирак!..
— Я понял! Но и Трисей тоже со мной согласился! Ну, вот смотри, как мы догадались…
— Ирак… Ну я же тебе говорил… — обреченно вздохнул Иван. — Перестань… — лукоморца так и подмывало продолжить «маяться дурью», но в силу своей непозволительной для героя, и, тем более, для стеллиандрского бога вежливости, он усилием воли вымучил:
— …выдавать желаемое за действительное. И без тебя… плохо…
— Плохо?!.. — ошеломленный Ирак тоже сбился с шага и налетел на Сейсмохтона. — Тебе — плохо?!..
Казалось, даже сама мысль о том, что его кумиру, анонимному божеству, сошедшему на неустроенную, не достойную касания его ног землю, может быть иначе, кроме как очень хорошо, была святотатством. Но та же самая мысль, высказанная вслух самим божеством, уже подрывала устои его незыблемого еще мгновение назад мироздания. Кит нырнул, бегемоты разбежались, земной блин, кувыркаясь, полетел в крынку с Млечным Путем.
— Тебе?.. Плохо?.. — совершенно убитым голосом только и смог вымолвить стеллиандр, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног, а на смену ей приходят пальцы ног Пахидерма.
— Ой, — сообщил Пахидерм.
— Ой… — поддержал его Ирак.
— Отвратительно, — мрачно продолжал Иван, в личной вселенной которого творились похожие катаклизмы. — Во-первых, я не представляю, как надо запрягать быков…
— И все?! — поспешил прервать его Ирак, пока не произошло что-нибудь еще более непоправимое. — И только поэтому?..
— Я же сказал, во-… — попытался договорить царевич, но счастливый Ирак заткнул ему рот.
— Естественно! — восторженно воскликнул он. — Знать, как запрягают каких-то быков — ниже достоинства настоящего бога!..
— ИРАК!!!
— …Но зато Я знаю, как их запрягать! Я тебе расскажу! Я видел! Ты берешь быка, и тем концом, на котором рога, вставляешь его в эту рамку, которая называется ярмо! А к бокам этого ярма бывают привязаны две длинные палки — дышла вроде оглоблей. А к ним как-то цепляют саму пахалку! Все очень просто!
— Чего цепляют? — недопонял царевич.
— Пахалку! То, чем пашут! И все!
— Что бы я без тебя делал, — только и смог вымолвить на это Иван.
— Я тебе помог? — радостный Ирак прослезился. — Помог? Правда?..
— Что это вы там перешептываетесь? — подозрительно прищурившись, направил к ним поближе своего коня Ксенофоб.
— А о чем это вы только что говорили с принцессой Монстерой? — не растерялся воодушевленный Ирак.
Царь презрительно расхохотался, запрокинув лысую голову в рогатом шлеме.
— Если хочешь знать, мы поспорили, останется ли хоть одна целая кость у вашего милейшего Язона через пять минут! Ха-ха-ха!!!
— Ха-ха-ха-ха! — поддержали его гаттерийцы вокруг.
Угрюмое молчание героев было им ответом. С их точки зрения, тут, к сожалению, не о чем было даже и спорить.
— А вот и поле! Вы пришли!
То, что Иванушка издалека принял за новомодную стеллиандрскую штучку — стадион — экспортированную на гаттерийскую землю, при ближайшем рассмотрении оказалось заросшим бурьяном обширным пустырем, со всех сторон окруженным каменными трибунами для зрителей. Искатели златошерстного счастья наводняли раньше Гаттерию в таких количествах, что после пары инцидентов, когда медные быки потоптали заодно с пришельцам и половину зрителей, правивший тогда царь приказал сколотить трибуны из дерева, а затем, после десятка пожаров и введения платы за посещения любимого народного аттракциона, заменил его на более несгораемый материал.
Апидром — как гордо назвал один из предшественников Ксенофоба получившееся сооружение — был полон.
При появлении иноземцев размеренный гул тысяч голосов превратился в рев.
Стража древками копий преградила дорогу стеллиандрам, предоставив Иванушке почетное право в одиночку шагнуть на роковое поле.
Ворота за его спиной захлопнулись.
Публика взвыла.
Сердце Ивана екнуло. Он стиснул зубы и сурово попытался убедить себя с целью моральной поддержки в том, что это дружелюбно настроенные зрители приветствуют его, а не толпа иностранных кровожадных маньяков жаждет увидеть его тело распростертым в пыли этого ристалища, распластанным в луже собственной крови, растоптанным бездушным медным зверем с горящими безумными глазами, раздавленным в лепешку…
Хм-м…
Сказать, что первая моральная помощь была им себе оказана, значит покривить душой.
Позади хохотнул Ксенофоб.
А что молвил бы сейчас Сергий?..
— Я не понял, царь, а где скотина-то? — недоуменно повел плечом Иванушка. — Я что — целый день тут торчать теперь буду?
Восхищенные взоры стеллиандров буравили ему затылок.
Царь заерзал.
— Где быки? — раздраженно спросил он у разряженного гаттерийца — наверное, начальника апидрома.
— Должны были быть здесь пять минут назад, ваше величество… — скукожился под его тяжелым взглядом здоровяк.
— Иди и проверь, несчастный.
— Будет сделано, ваше величество! — железные ворота снова распахнулись, и придворный, придерживая обеими руками болтающийся у бедра меч, резво потрусил к таким же воротам на противоположной стороне поля.
Но не успел он пробежать и половины, как с верхних рядов трибун раздались крики, тут же подхваченные нижними:
— Ведут! Ведут!
Обратный путь начальник апидрома проделал со скоростью, достойной мирового рекорда.
— Вон они! Вон там! — не унимались верхние ряды, и за ними вторили низы:
— Там! Там!
— Уже близко! Близко! Близко…
Верхних внезапно охватило необъяснимое молчание, как инфлюэнца через пару минут распространившееся и на первые ряды.
Над апидромом повисла неловкая тишина.
— Что случилось? — грозно нахмурился Ксенофоб. — Где быки?
— Ведут… — растеряно развел руками начальник апидрома.
— Смотри! — охнул у Ивана за спиной кто-то из стеллиандров.
Ворота на противоположном конце поля распахнулись, и знаменитых быков увидели теперь уже все.
Они стояли на месте и нерешительно покачивались из стороны в сторону. Тонкие струйки пара поднимались из их покрывшихся копотью ноздрей, а пресловутые безумные глаза вместо огненных были цвета догорающих углей.
Бросятся?.. Не бросятся?.. Растопчут?.. Не растопчут?..
