Сработало?.. Не сработало?.. Смогу?.. Не смогу?.. Бросятся?..
Не бросятся.
Остатки ромашки выпали из холодных пальцев Ивана, и с отчаянной улыбкой на лице он сделал первый решительный шаг в сторону медной смерти.
Иванушка и не предполагал, что самым трудным во всей этой задаче будет не дать быкам упасть до того, как они закончат хотя бы один ряд.
Под гробовое молчание зрителей покидал он апидром через два часа, и единственная корявая борозда пьяной змеей пересекала вековую целину пустыря с севера на северо-восток.
Перед трибуной для знати грудой металлолома лежали, слабо дыша, медные чудовища.
Измученный, но чрезвычайно довольный собой Иван проделал весь путь до дворца Ксенофоба вальяжно развалившись на руках вопящих от восторга и обманутых ожиданий стеллиандров.
Ночная уловка удалась.
Сырые дрова не пошли скотине из цветмета впрок.
Королевич Елисей мог бы гордиться им. И даже отрок Сергий, скорее всего, сказал бы, наверняка, что-нибудь хорошее…
Праздничное настроение космонавтов не проходило долго. До обеда. Пока злобствующий правитель Гаттерии не пригласил их на вторую аудиенцию.
Зал, как и в прошлый раз, был набит до отказа любопытствующими придворными, знатными горожанами, стражниками и просто разношерстым уличным людом, смогшим просочиться через кордоны охраны.
Уже с нескрываемой неприязнью Ксенофоб окинул стеллиандров медленным взглядом и заявил:
— Хоть моя дочь и говорит, что никакого колдовства, кроме нашего, тут не было, я думаю по-другому. За несколько веков такого не было ни разу! Чтобы наши быки не смогли справиться!
— А раньше вы на них пахали? — заботливо поинтересовался Иван. — Может, это они просто от непривычного им труда…
Монстера остановила на нем свой бархатный взгляд.
Царевич потерял дар речи.
Но зато его вновь обрел царь.
— Ты издеваешься надо мной!? — взревел он. — За несколько веков не было еще ни разу, чтобы они не разнесли в клочья всякого, кто посягнет на нашу святыню! Всех! На клочки! На кусочки!..
— Ваше величество, — принцесса положила ему на плечо свою тонкую смуглую руку и быстро зашептала что-то.
— Жулики! Мошенники! Колдуны!.. — не унимался Ксенофоб.
— Чево-о?!
— Мы не позволим…
— Самозванцы!
— Ваше величество…
— То, что стеллиандры в честном поединке…
— Мне сразу вы все не понравились! Особенно ты! Жди от вас…
— ПАПА.
— … мы не мошенники!..
— … неприятностей!
— Его величество Ксенофоб Первый пригласил благородных юношей из Стеллы, чтобы огласить следующее задание, — властный голос Монстеры прозвенел в зале, как брошенный на каменный пол меч, и все препирательства мгновенно прекратились.
— Завтра, о изворотливый сын Стеллы, — обратился царь к растерявшемуся Иванушке, — ты должен будешь засеять зубами дракона вспаханное тобой сегодня поле… делянку… полоску… рядок… и сразиться в одиночку с воинам, которые вырастут из этого грозного семени! Трепещи…
— Гм, извините, можно вопрос?
— …недостойный… Что?
— У меня есть вопрос. Как часто их надо будет поливать? И когда они прорастут? Видите ли, мы тут несколько торопимся…
— Ха-ха-ха-ха-ха!!!..
На конкурсе на самый зловещий смех царь, без сомнения, находился бы в жюри.
— Не расстраивайся! Ты все увидишь завтра! И завтра это будет последнее, что ты увидишь!
— И это обнадеживает… — пробормотал Иванушка.
Ксенофоб был бы чрезвычайно разочарован, если бы узнал, что шедевр его иезуитского красноречия действительно обнадежил Ивана, вместо того, чтобы напугать. Сразу было видно, что в Гаттерии никогда не издавалась любимая книга лукоморского царевича, в которой каждый раз, когда злодеи говорили нечто подобное королевичу Елисею, неприятное разочарование, как правило, в конце концов, настигало все-таки их самих.
— Ступайте, самонадеянные сыны Стеллы, — презрительно махнул рукой по направлению к дверям зала царь. — Отдыхай, веселись, Язон, и готовься…
* * *
Иванушка в пятый раз перечитывал и пытался разгадать тайный смысл короткой фразы на клочке пергамента, найденного на своей постели по возвращении в апартаменты: «Сегодня в двенадцать часов будь у входа в Черную башню.»
Кто?
Зачем?
А, может, ошиблись кроватью?..
Как всегда в затруднительных случаях, то есть, просто всегда, Иван решил прибегнуть к испытанному средству — «Приключениям лукоморских витязей». Мысленно бегло перелистав роман, он нашел огромное количество примеров, когда кто-либо неизвестный, желая сообщить кому-нибудь кое-что секретное, писал подобную записку, незаметно подкидывал ее нужному человеку, призраку или чудовищу, а потом под глухой бой часов, омерзительный скрип кладбищенских ворот или зловещие раскаты грома шептал тому на ухо (или на то, что под этим названием было известно) ужасные тайны.
Хотя вспомнились, конечно, и пара курьезных случаев, к делу не относящихся.
В первом королевич Елисей также неожиданно нашел похожую записку у себя в золотой шкатулке, которую он только что вытащил из-за пазухи убитого им в поединке Гугуна Одноглазого, и когда пришел в назначенный час в заветное место, его поджидала Энзима Трехполосная со своими братовьями, и если бы не быстро он бегал, то быть бы ему безвременно женатым.
Но зато во второй раз, когда не пошел королевич Елисей на назначенное свиданье, потому как от воспоминаний об Энзиме Трехполосной у него разыгралась жестокая мигрень, а отдал он надушенный кусок бересты своему тайному злейшему врагу, принцу Остравскому, с нехорошим намерением, пошел туда принц со своими братовьями и встретился с красной девицей — Харлампией Златоручкой — и оженился безвременно. А королевич Елисей, увидав потом ту боярыню, стал принцу Остравскому тайным злейшим врагом.
Так или иначе, опыт героев показывал, что ждет его какая-то загадка.
Что же этому скрытному незнакомцу от меня надо?
А, может, незнакомке?..
Иванушка тоскливо вздохнул. Если бы записка находилась на подушке Трисея, Акефала или даже Ирака, какие-то сомнения еще могли оставаться.
Но на его подушке такое послание мог оставить только незнакомец.
Так зачем же?..
Может, он хочет сообщить что-нибудь важное? Что нельзя было открыто сказать днем?
Но что бы это такое могло быть?..
Что-то было тут нечисто, какого-то подвоха ждать придется, как пить дать. Ох, не к добру это!..
