Сюжеты сих картин разнообразием не грешили. Их единственным мотивом был Нектарин, совершающий разнообразные подвиги.
Вот миниатюра на пряжке — Нектарин, побеждающий Политаза. Там чеканка на умывальнике — Нектарин, выигрывающий чемпионат Мирра по гонкам на колесницах. Здесь вышивка крестиком на пододеяльнике — Нектарин, сражающийся со стоголовымим сторукими стоногими великанами. Трилогия сканью на жаровнях — Нектарин, усмиряющий бешеного вола из Эритреи…
Куда ни кинь взгляд — все или бестактно напоминало о сем доблестном муже, или в открытую кричало о нем.
Что бы ни говорила родня.
Что бы ни твердили знакомые.
Что бы ни доносили сплетни.
Ведь это была Любовь.
Бескрайняя, как океан.
Чистая, как весеннее небо.
Безумная, как Канатчикова дача и Кащенко вместе взятые.
Любовь с первой кружки.
* * *
Он вздохнул и машинально почесал обожженную крапивой щеку.
Уже вторую неделю, как ходил, крался и ползал он кругами вокруг дома сестер-грайий, и все без толку. Коварный план, предложенный оракулом за очень нехилую плату — захватить единственное на троих око грайий при передачи от одной сестры к другой и угрозами выведать, как найти их родственниц — горгон никак не срабатывал. Проклятые бабки просто не желали передавать свой дурацкий глаз — им постоянно пользовалась одна и та же старуха! Попытка же организовать антиграйийские волнения в деревне привели лишь к тому, что теперь ему приходилось скрываться не только от самих грайий, но и от всех поселян и питаться тем, что тайком утаскивал из их подношений грайям.
Поставленные перед выбором — пойти против родственниц богов или против назойливого пришельца — крестьяне и пастухи долго не колебались.
Тупое быдло!..
А ведь время-то подпирало! Времечко-то ведь шло!.. Так ведь можно было и мимо женитьбы пролететь! Не до старости ведь за чудовищами охотиться и в походах пропадать! Да и такие глупые и богатые царевны на дороге не валяются… И если бы не ее сквалыга-отец и завистливые старые девы-сестры, в дремучести своей не желающие иметь такого выдающегося зятя… Голову Горгоны им, видите ли, подавай!.. Только после этого они рассмотрят кандидатуру… Ха… Да если у меня будет голова Горгоны, я сам буду кандидатуры рассматривать!.. Устрою уж я им маленький сюрпризик… Будут они еще у меня в ногах валяться, упрашивать, чтобы я эту…
Чу!.. Что это? Какой-то шум у ворот?..
Ну-ка-ся, ну-ка-ся…
Выдающимся героем Нектарин стал не в последнюю очередь потому, что не упускал шансы, которые упускать было нельзя.
* * *
— Ожерелья! Ожерелья! А кому ожерелья! Блестят-переливаются, на шейку надеваются! Ожерелья кто купил — верно денежку вложил! А кольца кому — колечки! Размеры для всякого человечка!
Снайперский пинок — и калитка, не успев охнуть, отлетела к забору.
— Девушкам-красавицам украшенья нравятся! Подходи, торгуйся, душка — уступлю, поди, полушку!..
Зыркнув по сторонам и не приметив ни одной живой души ни в цветнике, ни во дворе, отрок Сергий разухабистой походкой завзятого коммивояжера направился в дом, размахивая на ходу сверкающими связками трофейных драгоценностей.
— Гребни-серьги-кольца! Хочется — не колется!..
Прихожая… Никого. А туда ли я попал-то вообще?.. Как-то это подозрительно не так… Честно говоря, я что-то вроде пещеры ожидал… Или там развалин каких… Ну, да ладно. Пришел — все посмотрю. Авось, глядишь — у хозяев спрошу, где этих замшелых старушенций искать. Где-то поблизости должны уж совсем быть… Как их там?.. Ага. Энохла, Мания и Агапао.
Куда теперь? Налево? Направо? Прямо? А, может, дома нет никого? По грибы ушли? Ладно, пошли направо — начало осмотра…
Судя по жестким, прибитым к полу стульям и дырявой над ними крышей это была комната для приема гостей. Пустая. А вон еще куда-то дверь. Может, хозяева там…
— …Убит!
— Е-4!
— Ранен!
— Е-5!
— Ранен!
— Е-6!
— Мания!!!
— Убит?
— Так не честно!!!
— Ну так убит, или нет?
— Ты жульничаешь!
— Кто? Я?! Как бы это, интересно мне знать?!
— Не знаю! Но как-то!
— Ха!
— Ты подглядываешь!
— Сама ты подглядываешь! Глаз у Энохлы!
— Все равно! Почему ты тогда в семнадцатый раз подряд выигрываешь?!
— Это не я подглядываю, это ты играть не умеешь!
— Ха! Ну, давай тогда в шахматы.
— Не хочу.
— Ну, в шашки.
— Тошнит.
— А когда тошнить перестанет?
— Не скоро! Уже от одного этого слова — «шашки» — тошнит! Бе-е-е!..
— Ну, тогда давай в города.
— При существующем уровне урбанизации это игра на пять минут!
— И в деревни.
— На шесть!
— Тогда в го.
— Опять!.. Фу-у-у!..
— Ну, тогда сходи, возьми у Энохлы глаз и поработай в свинарнике!
— Нет, давай лучше в шахматы.
— Конь g-1 на f-3!
— Ты играешь этот дебют уже в семьдесят четвертый раз!
— А он мне нравится!
— Пешка на а-6!
— А сама-то!..
«Это они?!» — Волк осторожно просунул голову в слегка приоткрытую дверь.
Сказать, что увиденное жилище и его обитательницы абсолютно не соответствовали составленному им мысленному образу — значит, не сказать ничего. Где отвратительные старухи с грязными спутанными космами? Где ветхая избушка с затхлыми, заплесневелыми рушащимися стенами?..
В уютной светлой комнате, густо заселенной скульптурами мускулистых воинов из белого и розового мрамора, на двух соседних диванчиках в обществе бескрайних подносов со всевозможными фруктами, печеньем, булочками и лепешками с вареньем развалились две пухленькие старушки лет под восемьсот-девятьсот, с сиреневыми кудрявыми волосами и в розовых гиматиях. Рядом, на кругленьком кривоногом столике, стояло блюдо с финиками в меду и амфора с лимонадом. Пол был усеян бесчисленным множеством желтых и голубых подушек всех возможных форм и размеров — наверное, на тот случай, если хозяйкам комнаты надоест лежать на диванах и они захотят сменить обстановку. Из огромного распахнутого в сад окна доносилось пение птичек, запах цветущих магнолий и навоза и чье-то отдаленное, но действующее на нервы ворчание. Серый не удивился бы, если бы узнал, что это была та самая Энохла, наверное, такая же розовенькая и жизнерадостная.
