— Значит, у них на авианосце пожар? — неприятно поразился Евстигнеев. — Но там же ядерное оружие!
— А и хрен с ними. Это им заместо учебной тревоги. Чтобы бдительность не теряли. И вообще, с каких пор ты жалеешь потенциального врага?
— Семеныч, ты все-таки прирожденный диверсант, — вздохнул Евстигнеев. — Взять хотя бы твои эксперименты по внедрению в мозги телевизионной антенны. С одной стороны, конечно, удобно, а с другой — это же садизм!
Шлоссер внимательно посмотрел на приятеля:
— Надо тобой, Евстигнеев, вплотную заняться. Давненько я тебя не тестировал. Что-то у тебя с мозгами. Может, левое полушарие временно обесточить?
— Я тебе обесточу, кустарь-одиночка! — испугался Евстигнеев. — Лучше глянь: вон, кажется, летят!
Действительно, со стороны леса медленно приближалась летающая тарелка. Правда, двигалась она как-то странно: рыскала из стороны в сторону, а временами крутилась на месте. Какое-то время даже катилась на ребре, как колесо, потом перевернулась через голову и. оказавшись над домом, принялась мотаться из стороны в сторону, как маятник. При этом амплитуда колебаний все уменьшалась, а частота их — увеличивалсь. Вскоре вместо четких контуров тарелки возникло размытое светящееся пятно.
Где-то в отдалении послышались восторженные крики, и надтреснутый бас произнес:
— Ну дает механик! Во виртуоз!
— Ввинтил небось пару стаканов, вот и закрутило, — откликнулся грудной женский голос.
— Люська-насос, — автоматически сказал Евстигнеев.
— Сам знаю, — нахмурился Шлоссер. — Болтает черт-те что! Надо ей оба полушария обесточить.
— А чем она думать будет? — возразил Евстигнеев.
— Не волнуйся, — сказал Шлоссер, — другими полушариями!
— Тогда понятно, — кивнул Евстигнеев, — это место у нее будь здоров!
— Вот именно. Когда она начинает мозгами шевелить, тогда и получается всякая чепуха. Но как этих дебилов на землю посадить?
— А чего тут думать? — удивился Евстигнеев. — Накинуть на тарелку сеть, да и притянуть.
— Нету у меня сети! — в сердцах крикнул Шлоссер. — Я тебе не рыболовецкая артель! — Семеныч в волнении забегал по двору. — Что делать, что делать?!
Евстигнеев ненадолго задумался и предложил вместо сети использовать свой гамак. Тот самый, который катапульта.
— Гамак у меня у самого есть, — рявкнул Шлоссер, — как я тебе… — Тут его взгляд упал на Гаврилу.
Инопланетянин вытянулся в стручок и доложил:
— Я есть Гаврила! Машина доставай, сахарок получай!
— Обкормлю! — пообещал Шлоссер.
Дрожа от вожделения, Гаврила ринулся в кладовку. Через минуту он вернулся.
— Расстилай! — крикнул Шлоссер.
— Это что, гамак? — удивился Евстигнеев, глядя на здоровенную мелкоячеистую сеть.
— А что же, по-твоему? — возмутился Шлоссер. — Не загружай мозги, лучше помогай! Взяться за концы!
— Есть взяться за концы! — ответил Гаврила.
— Накинуть гамак на тарелку!
— Есть! — посланная рукой инопланетянина сеть взвилась в воздух, и через секунду летающая тарелка забилась в ней, как пойманная рыбешка.
— При-тянуть! — скомандовал Семеныч, хватаясь за концы, но его усилий не потребовалось.
— Яволь! — сказал Гаврила, и пойманная тарелка, потрепыхавшись, опустилась на землю.
Шлоссер подбежал и рванул на себя дверцу. Из летающей тарелки вывалились сначала Эдик, а затем Антуан. Кот развалился на груди братка и дурным голосом тянул:
— Бе-эз тебе мене любимай мяу, земляу малау, как остроу!
Эдик лежал, вытаращив глаза и развалив челюсть в счастливой улыбке, не обращая внимания на то, что кончик кошачьего хвоста залез ему в рот.
— Тоже мне, Филипп Киркоров! — облегченно произнес Шлоссер. — Ну что? Затаскиваем обоих домой? Смотри, как укачало!
Ни Евстигнеев, ни Шлоссер не ожидали такой бурной реакции на эти слова. Услышав, что его хотят-таки затащить в дом главного механика, Эдик мгновенно пришел в себя, вскочил, еще раз наступил Антуану на хвост и с громким криком: «Не-эт!» — ринулся в сторону забора, который преодолел по всем правилам высококлассных легкоатлетов: выгнув спинку и подобрав ноги.
Приземлившись на той стороне прямо на руки многоопытной Люське-насос, он крепко поцеловал ее и бросился бежать.
— Это ка-ак понимать?! — прорычал свирепый мужской голос.- Это как понимать-мать-мать-мать…
— Невиноватая я, — томно отозвалась Люська. — Он сам пришел!
Дальше уже ничего не было слышно, кроме сплошных вздохов и восклицаний, перемежаемых сочными шлепками.
Шлоссер посмотрел на Антуана. Бедный кот сидел на земле и с грустью рассматривал оттоптанный хвост.
— Ладно, — сказал Евстигнеев, — на сегодня достаточно. Не пора ли спать?
— Пожалуй! — чуть подумав, согласился Шлоссер. — Суетливый выдался день!..
Эдик мчался, ориентируясь в запутанных переулках не только страхом, но и стойким запахом селедочных голов.
— «Динамо» бежит? — спросил его чей-то знакомый голос.
Эдик обернулся и увидел проклятущих домовых.
— Бежит! — выпалил он, ускоряя темп, но домовые не отставали.
— Ты не забыл?
— Не забыл! — крикнул. Эдик, с трудом шевеля языком.
— Сто тонн баксов! Сроку три дня! Иначе — проценты!
— Ух-ух! Пых-пых! Уф-уф! — только и мог сказать Эдик.
— Эх, поднажми! — крикнул Шмыга.
— Темп! Темп! — посоветовал Барыга, заходя справа. — Браток, ты не укладываешься в график!
Из последних сил, пыхтя как паровоз, Эдик взвинтил темп и через минуту свалился без чувств возле Маланьиной калитки.
Очнулся он от оглушительного петушиного крика. Солнце еще не взошло, но было светло. Эдик сидел, прислонившись спиной к поленнице.
— Ку-ка-ре-ку! — снова взревел над самым его ухом петух.
Что-то больно треснуло Эдика по ушам и тем самым окончательно привело в чувство. Эдик встал и, чувствуя на голове непривычную тяжесть, поежился. Он хотел было провести рукой по затылку, но передумал, потому что как раз в это время держался за колья забора.
— Это я-а! — пропищал он совсем тихим голосом, уже ни на что не надеясь. Тем не менее дверь открылась, и на пороге появилась Маланья. В руках у нее была бадья с помоями. Острый селедочный дух вошел в Эдика, отнимая последние остатки здравого смысла.
— А!.. Нашлялся? — удовлетворенно произнесла бабка. — Нечего сказать, хорош! И где тебя только носило? С чертями небось в обнимку катался? А петуха-то зачем себе на башку посадил?
