Обоснования были признаны убедительными, и поутру, сразу после закрытия кабака, гуляки перешли через площадь в как раз открывшийся районный суд подать заявление о разводе. В суде пошли навстречу знаменитости и процедуру затягивать не стали, разведя супругов незамедлительно. Геракл поручил заботиться о Мегаре своему племяннику — водителю Иолаю, а сам, как и собирался, уехал искать новую невесту.
Фивы выдохнули с облегчением, тяжело вздохнули в Эхалии.
Самым интересным предложением, поступившим в тот момент с рынка невест, оказалась заявка на жениха, присланная царем этой самой Эхалии Эвритом. Обучавший некогда Геракла стрельбе из лука Эврит теперь выдавал замуж свою дочь Иолу. Но, как и все самодержцы, дядя был самодуром и массовиком-затейником в одном лице и даже выдать дочку замуж не мог без фокусов.
Вместо того чтобы спокойно заключить брак по расчету с каким-нибудь влиятельным соседом, он организовал соревнования по стрельбе из лука и пообещал выдать Иолу за того, кто станет на этом турнире победителем. Очевидно, старый фантазер надеялся получить в зятья Робина Гуда. Сам Эврит участвовал в состязании как бы вне конкурса: то есть первое место занять мог, но от главного приза в случае победы отказался бы. Считавший себя лучшим стрелком Эллады и владевший к тому же луком, подаренным самим Аполлоном, он уверенно рассчитывал, что таким джек-потом все и закончится.
Когда на участие в конкурсе заявился Геракл, его уверенность несколько пошатнулась и в турнирную сетку для подстраховки были включены еще и четверо сыновей Эврита. Что, впрочем, замысла папаши не спасло. Ушедший с давних ученических времен очень далеко герой без труда «перестрелял» и папу, и сынков, и всех прочих лучников. И тут случилось невероятное.
Видимо, амбициозный спортсмен победил в Эврите и отца, и политика, и здравомыслящего человека. И тот сначала отказался подписать протокол соревнований, а затем на праздничном банкете во всеуслышание заявил, что отказывается отдать за Геракла честно заслуженную им Иолу. Что было просто необъяснимо. Приобрести в зятья такого героя было все равно, как получить в подарок Шестой стратегический флот США. После этого можно было напрочь позабыть о тонкостях внешней политики и заниматься исключительно составлением нот об объявлении войны соседям.
Эврита не иначе как заклинило, и, выпив для храбрости, он понес такую околесицу, после которой и менее вспыльчивый человек, чем Геракл, наломал бы из царского трона дров. В частности, Эврит поставил под сомнение результаты турнира, заявив, что Геракл пользовался заговоренными, радиоуправляемыми стрелами, поскольку ни один человек не способен стрелять так метко. Но и на этом разошедшийся мини-император не остановился, а заявил еще, что человек, бывший рабом у Эврисфея, даже смотреть на благородную девицу права не имеет, не говоря уже о предложении руки и сердца. В общем, перегнул палку раза четыре.
Гости начали жаться к стенам, прикидывая: через дверь или же через окно лучше выбираться из помещения. Оскорбленный Геракл поднялся с места. И тут случилось еще одно чудо. Человек, никому не прощавший оскорблений, повел себя как сущий Владимир Дубровский, не желающий ничем печалить покой возлюбленной Маши, хотя ее папенька явно напрашивался на неприятности. Только и сказал: «Попомнишь еще, Эврит!» — и покинул дворец.
— А! Вы видели, видели? Он мне угрожал! — закричал Эврит, но наутро пришел в ужас от осознания того, на краю какой пропасти он балансировал.
Проявивший же внезапно вселенское миролюбие Геракл вернулся в Фивы, где достал с полки специально заведенную синюю тетрадь для записи нанесенных ему тяжелых обид. Куда после Авгия с Лаомедонтом оказался занесен и Эврит. После этого тетрадка вернулась на место дожидаться своего часа, а герой, плюнув на матримониальные намерения, продолжил отгуливать дембель.
И каждый вечер в местных ресторанах: «для нашего друга, вернувшегося с севера Греции», лабали написанную по заказу героя «Дембельскую отвальную»:
Уезжают в родные края,
Дембеля, дембеля, дембеля!
И куда ни взгляни в эти майские дни,
Всюду пьяные ходят они.
На куплете про то, что «ничего не щадя, все пропьют до рубля дембеля, дембеля, дембеля», утомленный разгулом Геракл обычно засыпал.
Может быть, все и кончилось бы миром, если бы не случай. Как раз в это время неподалеку от владений Эврита гастролировал небезызвестный Автолик, в очередной раз испытывая на прочность свой творческий метод «новый лох лучше старых трех». Король скотокрадов наведался и к Эвриту, изъяв со скотного двора скряги дюжину лошадей и дюжину мулов.
С чего вдруг склочному эхалийцу пришло в голову, что его обчистил Геракл, непонятно, но в ответ на вопрос полисмена: «Вы кого-нибудь подозреваете?» — он убежденно ответил:
— Геракла, товарищ полковник! Он мне грозился, вот и отомстил. Как Гериону!
Вздорная идея Эврита не нашла подтверждения даже в его собственной семье. Трое старших сыновей, которым уже приходили в голову мысли о том, каким образом папа расписал наследство, полностью поддержали родителя. Младшенький же Ифит, в силу возраста еще не задумывавшийся, как он будет жить завтра, поднял выдвинутое папашей обвинение на смех.
Романтический ореол героя не позволял Ифиту заподозрить Геракла в таком прозаическом поступке, как кража скота. Что он в запальчивости и взялся доказать, разыскав настоящего вора.
— Давай-давай! — подбодрил его папаша, — Потом книжку напишешь. «Ифит Эвритович. Следствие ведет дилетант».
Конечно, вывести начистую воду Автолика юноше было не по зубам, но зато и упорства ему одалживать не приходилось. Месяц он рыскал по округе без толку, но с энтузиазмом, и, в конце концов, пришел к незамысловатому выводу, что должен сам взглянуть подозреваемому в глаза. И уж по глазам, считал самозваный Мегрэ, он точно сможет определить, напраслину возводит на человека папенька или нет.
Вообще, скотный инцидент был не первым, случаем, в котором Ифит входил в противоречие с предком. Еще когда Эврит отказался признать легитимными результаты турнира лучников, младшенький упрямец высказывался, что это не по чести, хоть никто его и не спрашивал. Потому на фоне всего остального семейства этот парень был Гераклу чуть ли не другом. И полагал, что на дружеских правах имеет право задавать неудобные вопросы.
Отыскав Геракла в Фивах, психологический Ифит не стал с порога сообщать о цели своего визита, а, наоборот, попытался замылить хозяину глаза и не напоминать до поры о глупом обвинении, порочащем честь и достоинство гражданина. И лишь выйдя под вечер развеяться, вернулся к больному вопросу. Удобный для лобовой атаки момент, по мнению сыщика, наступил, когда он с подозреваемым поднялся на фиванскую крепостную стену полюбоваться окрестностями.
— Так, значит, как я вижу, не желаем сознаваться? — глядя в лицо собеседнику, спросил Ифит. — Будем и дальше ваньку валять или помаленьку начнем снимать камень с души? Говори, куда дел угнанный скот?!
По замыслу следствия, если бы Геракл в ответ на это сжался и закричал: «Нет, нет, ничего я не брал!» — он был бы невиновен. Если бы вздрогнул и опустил взгляд, то подозрения Эврита оказались бы справедливы. Но герой избрал не совсем тот путь, на какой рассчитывал дознаватель. Вздохнув и со словами: «Ах ты. гаденыш!» — подняв Ифита над головой, он швырнул восходящее светило криминалистики вниз со стены. Оправдательный или обвинительный приговор означал этот поступок с точки зрения новой следственной системы, узнать уже не удалось.
