– Твоему, говоришь? – Амон резко дернул головой, из приоткрытой пасти полетели клочья грязной пены.- Их захват спланирован лично мною. Ясно?
– Но… – побледнев, проблеял легионер, чувствуя, как награды и почести уплывают у него из-под носа.
– О вашем сотрудничестве при выполнении моих распоряжений доложу лично,- смягчаясь, пообещал псиноголовый демон, охаживая себя по бокам длинным чешуйчатым хвостом.
– Но никаких распоряжений не поступало…
– Наверное, вы при захвате травмировали голову? – покачал головой Амон.- Черт!
– Здесь,- выныривая из сторожки, где поправлял здоровье остатками браги, отозвался рогатый предатель.
– За вероломство и коварство награждаешься высшим знаком отличия.- И руководитель спецслужбы самолично ткнул концом трости черту между рогами.
Запахло паленым, адский пролетарий, вереща, прижал руки к чернеющему обгорелым мясом тавру – вписанным в круг трем шестеркам.
– Но я…
– Сам знаю, что это слишком великая честь для такого ничтожества, как ты,- отмахнулся маркиз Амон.- Но сегодня я преисполнен торжества.
Предводитель легионеров задумчиво потер лоб и мелкими шажками отступил за спины своих бойцов. Видимо, совсем о другой награде он грезил несколько мгновений тому назад.
А новоприбывший командир с песьей головой и змеиным хвостом, взмахнув последним, развил бурную деятельность. Команды посыпались как из рога изобилия.
– Стройся, равнение на меня! Морды не скальте – почетным караулом будете, а не бандой мародеров с большой дороги. Куда пошел? Стоять на месте, ко мне!
Из сторожки выглянуло осунувшееся лицо Григория Распутина. С трудом приоткрыв заплывшие глаза, он мутным взором обозрел разворачивающееся пред ним действо, пробормотал:
– Чего-то напутали… Да нет вроде. Всех устроили. И ладно,- и, смачно зевнув, побрел досыпать.
Черт, поскуливая, намочил тряпицу и повязал ее поверх распухающего на глазах знака отличия.
– Коня мне!
Подали коня, и маркиз рывком забросил себя в седло. Осмотрев находящееся в его распоряжении воинство, он выхватил из ножен меч и пролаял:
– Вперед, с песней, марш!
Легионеры слаженно грянули маршевый гимн:
Кто шагает дружно в ряд? Это демонов отряд. Кто копытом раз и два? Это адская братва.
Раз копыто, два копыто – Все вокруг огнем залито. Когти, жала и клыки – Наши злобные полки.
Кто ужаснее всех на свете? Мы – это знают даже дети. Кто внушает смертным страх? Мы! За нами боль, за нами прах.
Раз копыто, два копыто…
Оно-то, конечно, с песней по жизни веселее идти, но… здесь с похмелья голова и так раскалывается, а они орут, словно мартовские коты. Старательно, во весь голос, но до чего ж мерзко…
Привлеченные шумом, к дороге стягиваются грешники и редкая нечисть. По большей части из административного аппарата.
Летят первые комья грязи.
Инстинкты толпы неискоренимы. Чужое унижение возвышает в своих собственных глазах. А гордыня так сладка – она отравляла души и значительно чище. Ею упоенный пал Люцифер – величайший ангел Господень. И не он один – треть воинства божьего пала с ним.
В эту минуту меня посетила такая мысль: «Не чувствует ли сейчас ангел Эй, что, возможно, восставший ангел был прав, отказавшись считать человека равным себе?»
Следом пришла мысль: «А считаю ли так я?»
– Нет.
Что? – с трудом разлепив опухшие губы, спросил Добрыня.
Поймут ли они меня?
– Видишь слезы сострадания на глазах вон той девушки?
– Вижу,- подтвердил былинный богатырь.
Остальные тоже посмотрели в указанном направлении.
– А вот того юношу, что идет прочь, поникнув плечами и сжав кулаки?
– Вижу.
– И они не одни. Вот еще один. И там.
– И вон там тоже,- кивнул богатырь.
– И что думаешь по этому поводу?
– Ничего,- честно признался Добрыня Никитич.
– Может, ей соринка в глаз попала? А у него запор приключился? – подал реплику пристроившийся на козлах черт.
Его присутствие проигнорировали. Напрасно надеясь таким образом разбудить в продажной душе муки сомнения. Да и говорить после его высказываний расхотелось. Лучше молчать, чем позволить глумиться над чувствами.
Особенно когда слышишь голосок подлости в своей собственной душе. Ведь мелькнула у меня мысль повернуть дело так, будто я сознательно завел всех в ад, и тем самым постараться выкрутиться. Уверен – при желании удастся. И стыдно стало не оттого, что подобная мерзость в голову пришла, а потому, что о ней могли догадаться.
Оставив позади обитателей второго круга ада, томящихся от наизбывного желания и физиологической невозможности его удовлетворить, колонна вышла на торную дорогу, мощенную булыжником. Лесостепь сменилась пустыней, и повсюду, куда ни посмотри, на песке сидят, понурившись, люди. Это бывшие чревоугодники. К каждому из них приставлен персональный бес, совмещающий в своей персоне мясника, повара и медработника. В одной руке многофункциональная нечисть держит огромный тесак, которым отсекает от обильного тела грешника ломоть плоти, который тотчас бросает на раскаленную сковороду, удерживаемую во второй руке. Третья рука тем временем накладывает на рану чудодейственную повязку, под которой через считаные мгновения окажется гладкая кожа, без малейших признаков недавнего хирургического вмешательства. Четвертая конечность между тем удерживает вырывающегося грешника на коротком поводке и посыпает готовящуюся снедь солью и перцем.
– Ах,- восторженно рычит бес,- какой аромат!
И, ухватив кровавый бифштекс, начинает запихивать его в рот терзаемой жертве. Та сопротивляется, жалобно стенает, но ест, давясь слезами и собственной плотью.
В нашу сторону летят полусырые куски мяса и проклятия.
Зажмуриваю глаза, чувствуя, как комок подступает к горлу.
Добрыня и Дон Кихот молятся. Ламиира скрипит зубами, но держится. Леля громко сопит, стараясь сдержать рвущийся наружу крик ужаса. Посмотрим, удастся ли ей это? С рвотными позывами она не совладала.
Минотавры и те невольно ускоряют бег, стремясь поскорее убраться из вотчины Мамоны.
На смену песчаной пустыне приходит каменная, ощерившаяся острыми обломками базальта, среди которых неистово мечутся грешные души скряг и мотов. Бесов здесь почти нет, да и те по большей части слоняются без дела и играют в карты, безбожно жульничая.
Руки тех, кто попал сюда за стяжательство, объяты негасимым пламенем. Вот и вынуждены они непрестанно бегать за глыбами льда, перелетающими по своей воле с места на место, чтобы хоть на миг, коснувшись холодной поверхности, унять жгучую боль.
