Маленький сосуд, по виду серебряный, действительно лежал в углублении саркофага. Рядом имелось углубление гораздо большего размера, предназначенное, надо полагать, для сосуда большого. Сам саркофаг был из золота и украшен затейливой резьбой. Подобная резьба шла и по пустому сосуду. Мне эти значки и буквы показались знакомы. Я обнажил свое плечо и попытался сравнить метку, оставленную мне в наследство зверем, с теми знаками, что затейливой вязью оплетали саркофаг.
— По-моему, буквы схожие, — высказал свое мнение Закревский. — А кто здесь похоронен?
— Великий царь атлантов Баслав, или Басилевс, как его иногда называют, — ответила Наташка. — А могущество, которым он обладал при жизни, хранилось в этих сосудах.
— А Варлав сумеет им воспользоваться?
— Вероятно, да.
— Я сумею! — раздался вдруг громкий уверенный голос.
Я обернулся. Варлав стоял возле двери с торжествующей улыбкой на устах, а в руках у него был сосуд из серебристого металла.
— Здесь мудрость наших предков, Вадимир, сын Аталава, — поднял ведун над головой свою драгоценную и, вероятно, весьма увесистую ношу. — С ее помощью я стану властелином мира. Не пугайтесь, этот мир будет лучше нынешнего. Я дам людям то, в чем они сейчас больше всего нуждаются. Я дам им богов, которым они будут приносить жертвы. Я создам демонов, которые будут наказывать нерадивых. И во главе этого справедливого мира встану я сам — Творец и Вершитель судеб. Ты здорово помог мне, Вадимир, хотя и не желая того. Я благодарен и тебе, и всем вам, здесь собравшимся. Вы все были мне добрыми помощниками. Радуйтесь, господа, что ваши жизни прожиты не зря. Они легли в фундамент нового, более совершенного мира. К сожалению, вы мне больше не нужны. К сожалению для вас, разумеется. Вы так и останетесь здесь, рядом с могилой великого Баслава, когда-то бывшего властелином Вселенной. Это великая честь, господа, быть может, незаслуженная вами, но так уж сложились обстоятельства. Прощайте. — Варлав взмахнул рукой и исчез, словно растворился в воздухе. Я бросился к двери, но, увы, она даже не шелохнулась под моими ударами. Энергичная помощь моих соратников по несчастью тоже ни к чему не привела. Мы оказались заперты в этом раззолоченном зале, и заперты, похоже, очень надежно.
— Он наложил магическое заклятие, — прошептала побелевшими губами Наташка. — Мы обречены. Отсюда нет выхода.
— Но здесь же светло, — запротестовал Закревский. — Пусть дверь не открывается, но есть же окна.
— Окон здесь нет, — возразила мудрая львица. — А свет исходит от саркофага, который пропитан специальным составом. Его хватит еще на добрую тысячу лет, но нам от этого легче не будет.
Наташке мы, естественно, не поверили и долго еще обшаривали в поисках выхода обширный зал древнего мавзолея. Однако без всякого успеха. Из этого помещения был только один выход. Тот самый, который крепко закупорил магическим заклятием ведун Варлав, возмечтавший о вселенском величии. Самым разумным в сложившейся ситуации было сесть на каменные плиты и предаться размышлениям. Воды у нас с собой не было, пищи тоже. Вырисовывалась веселенькая перспектива смерти от жажды и голода. Я попробовал было повторить трюк с перемещением в пространстве, который однажды мне удался в храме Йо. Но, увы, открыв глаза, я обнаружил, что нахожусь не в загородном дворце Бори Мащенко, а всё в том же зале с саркофагом, в окружении своих опостылевших знакомых.
Первым не выдержал Закревский:
— Я пить хочу.
— Стыдно, фюрер, вы же не ребенок, — попробовал я его урезонить.
— Идите вы к черту, Штирлиц, — возмутился актер. — Это по вашей милости мы здесь очутились. Если вы действительно демон, то извольте нас вытащить отсюда.
Требование было абсолютно несуразным, и поэтому я не стал на него реагировать. А неугомонный актер принялся осматривать саркофаг в поисках воды и пищи. Он, видите ли, где-то читал, что в могилы древних вождей их скорбящие подданные всегда подкладывали продукты питания и воду, дабы облегчить покойнику жизнь на том свете.
— Он похоронен по меньшей мере три тысячи лет назад, — покачал головой Хохлов. — Вода уже протухла, а продукты испортились.
Однако скептицизм Наполеона не подействовал должным образом на фюрера, который с завидным упорством пытался вскрыть саркофаг. Утомившись бесполезными трудами, он извлек из впадины серебряный сосуд и заглянул внутрь.
— Там что-то булькает, — сказал он нам восторженно.
— Не пей, Аркадий, козленочком станешь, — попробовал предостеречь его Хохлов.
Но упрямый актер не внял предостережениям «сестрицы Аленушки» и влил-таки в себя подозрительный продукт. Результат не замедлил сказаться. Козленочком он, конечно, не стал, но в козла превратился. Или в сатира, кому как нравится. Руки и ноги у него остались человеческими, но тело обросло шерстью, а на лысеющей голове выросли изящные рожки.
— Я же тебя предупреждал, Аркадий! — ахнул Наполеон.
— Предупреждал он! — возмутился Закревский. — Это ты меня заколдовал!
— Да ни сном, ни духом. — Бизнесмен даже перекрестился. — И в мыслях не держал.
Ну, положим, в мыслях Хохлов такое превращение Закревского как раз и держал, более того, он его даже обнародовал вслух.
И тут меня осенило, я вскочил на ноги и вскричал:
— Эврика!
— Воду нашел? — встрепенулась Верка.
— Нет. Способ выбраться отсюда.
Недолго думая, я вырвал из рук растерявшегося сатира драгоценный сосуд и сам к нему приложился. Надо сказать, что влаги там было всего капли три. Но, по моим расчетам, и этого должно было хватить для чудесного перемещения из эпохи в эпоху. Во всяком случае, я на это очень надеялся. Мысленно представив холл загородного дома, где мне довелось побывать дважды, я стал перебрасывать туда своих спутников одного за другим, рассаживая их по многочисленным стульям и креслам. Себе я выбрал очень удобное кресло у окна и с наслаждением в него плюхнулся.
— Да что же это такое?! — услышал я голос расстроенного Бориса Семеновича. — Козла-то зачем в дом пустили?!
После этого мне не оставалось ничего другого, как открыть глаза и громко произнести:
— Опля.
Картине, открывшейся моему взору, более всего подошло бы название «Не ждали». Мащенко, воздев руки к потолку, стоял посреди холла и ошарашенно разглядывал неожиданно нагрянувших гостей. На коленях у ошеломленного Миши сидела Верка и нервно курила его сигарету. Что касается Василия, то он с пистолетом в руке притаился за кадкой, в которой росла пальма и которую за каким-то чертом Мащенко разместил в холле, и целил мне в лоб. Пожалуй, только стоявший у журнального столика генерал Сокольский сохранял спокойствие, но далось ему это, надо полагать, очень нелегко.
— Убери пистолет, — посоветовал я Василию. — Чего доброго, выстрелит.
Василий моему совету внял, пистолет спрятал, но из-за кадки с пальмой так и не вышел. На его лице явственно читалось недоверие, как ко мне лично, так и к моим спутникам, потревожившим послеобеденный отдых солидных людей.
