Увы, у Аскольда не было наследника, что не могло не волновать бояр и простолюдинов. В будущем это могло обернуться великой смутой для Полянской земли. Пока что наследницей Аскольда считалась его внучка Добромила, дочь покойного Герлава, которая в крещении приняла имя Анастасия. В мужья ей прочили то Мечидрага Кривицког, то Богдана Радимицкого, но дальше разговоров дело не шло. Великий князь Богдан уже успел жениться, взяв за себя дочку русаланского князя Листяны, а князь Мечидраг в силу возраста и сомнительности своего положения шагу не мог ступить без разрешения новгородского князя Олега, чтоб ему пусто было.
– Люди говорят, что Олег доводится Мечидрагу родным отцом и совершенно открыто путается с вдовой князя Градимира, – поделился своей печалью с гостями боярин Казимир. – А ведь Милораду я сосватал великому князю кривичей.
– Кому ты это рассказываешь, братан, – усмехнулся в черные усы ган Кончак.
Боярин Казимир хлопнул себя ладонью по лбу. Старость не в радость. Как же он мог забыть, что именно Кончак сопровождал его в том многотрудном путешествии в Псков, когда они впервые познакомились с воеводой Олегом. Впрочем, нет, Кончак столкнулся с хитрым франком раньше, и эта встреча стала роковой для берестянского князя Стояна. Именно от Кончака Казимир узнал, что залетный Олег тесно связан с волхвами Волосатого.
– А ныне на киевском торгу говорят, что князь Олег – сын Велеса, посланный отцом, чтобы прищемить хвост хазарскому дракону.
– Положим, родился он не от Велеса, а от боготура Драгутина, – криво усмехнулся Кончак. – И тому во франкских землях есть свидетели.
– Разница-то невелика, – развел руками Казимир. – Ныне Драгутин стал кудесником Чернобога вместо опочившего Осташа.
Кончак поморщился. Весть, что и говорить, была неприятной. Влияние волхвов в землях славян по-прежнему велико, и если они объединятся вокруг новгородских князей Олега и Ингера, то Аскольду в Киеве солоно придется.
– А я что говорю, – вздохнул Казимир. – Рано великий князь в чужую веру переметнулся. Уж на что кудесник Даджбога Солох косо посматривал на варягов, а ныне и он заявил во всеуслышанье что враг-де у нас с ними общий. О кудесниках иных славянских богов и говорить нечего, они смотрят на Олега как на своего спасителя.
– Неспокойно, значит, в Киеве, – сделал правильный вывод из всего случившегося ган Кончак.
– Наследника нет у князя Аскольда, – закручинился Казимир. – Отсюда все наши беды.
После смерти Дира многие бояре как с цепи сорвались, в открытую стали кричать за новгородского князя Ингера. Мол, окрутим Добромилу с сыном Рерика, и будет у нас один великий князь на все славянские земли.
– А что Аскольд?
– Молчит пока. Отправил, правда, послов в Византию, к Василию Македонянину, но помощи от ромейского императора мы так и не дождались. Ромеи обещать горазды, а как до дела доходит, так они сразу в кусты.
– Я ведь не случайно в Киев приехал, – поделился с хозяином своей заботой ган Кончак.
– Догадался уже, – косо посмотрел на Аристарха Казимир. – Никак сына женить собрался?
Бедный Аристарх от такого предположения киевского боярина даже вином поперхнулся, пришлось гану Бориславу стучать братану кулачищем по спине. Этот Борислав был как две капли воды похож на своего отца покойного бека Богумила. Вот ведь Рюрикова порода, ничем ее не вытравишь!
– Сосватать я хочу вашу княжну Анастасию за княжича Андриана, младшего сына великого князя Биллуга.
Теперь уже пришла очередь перхать горлом боярину Казимиру, потому как ган Кончак не просто девку сватал за тмутараканского княжича, а предлагал союз между Матархой и Киевом с далеко идущими последствиями. Великий князь Биллуг принял христианство еще тридцать лет тому назад и с тех пор не скрывал своих симпатий к Византии. Вот только как этот союз воспримут в Итиле, где до сей поры косо посматривали на великого князя Аскольда? И не сочтет ли каган-бек Вениамин сближение Киева с Тмутараканью угрозой для Хазарии.
– Я говорил об этом с каган-беком, – спокойно отвел опасения боярина ган Кончак. – Вениамин благосклонно отнесся к предполагаемому браку. Более того, он готов оказать великому князю Аскольду поддержку в его борьбе с варяжским нашествием.
Вот ведь взрастил бек Карочей сына – из налимов налим! Боярин Казимир даже языком от восхищения цокнул. И веру поменял, и из Итиля в Матарху перебрался, а все одно ходит в доверенных лицах у каган-бека и его рахдонитов. Мать гана Кончака принадлежала к одному из самых знатных сефардских родов, и Вениамину о том, конечно, было ведомо. Да и дядья по матери, наверное, помогли Кончаку вернуть утерянное было доверие каган-бека, коего в Итиле ныне иначе как царем не именуют. А тот царь вчистую проиграл войну Воиславу Рерику, который, правда, заплатил за эту победу жизнью. Говорят, что после этого срама Вениамин изменил свое отношение к тюркским и асским ганам, вновь стал назначать их беками, чего прежде не делал. Что ж, иное поражение полезнее победы, ибо позволяет взглянуть на окружающий мир более трезвыми глазами.
– Если хочешь знать мое мнение, ган Кончак, то я за этот брак и разумом, и сердцем. Да и нет у князя. Аскольда иного выхода, как идти на союз с Тмутараканью, Византией и Хазарией, иначе собьет его со стола злобный франк, помяни мое слово. А сколько годков княжичу Андриану?
– Двадцать пять, – тряхнул седеющими кудрями Кончак.
– Значит, не сопливый мальчишка, а муж в силе и славе.
– А зачем нам на великом киевском столе слабый человек? – усмехнулся Кончак. – Аскольд ведь годами уже далеко не молод, и уход его не за горами.
Последнее замечание гостя Казимиру не понравилось, хотя Кончак сказал чистую правду. Аскольду минуло семьдесят лет, и пусть он пока не жалуется на здоровье, но о вечном наверняка уже задумывается. Земные дела все более становятся ему в тягость. А ведь противостоит-то великому киевскому князю человек в самом расцвете сил, готовый на все ради власти над славянским миром.
Весть о грядущей свадьбе тмутараканского княжича Андриана и княжны Анастасии в один день облетела Киев. И хотя сговор был предварительный, позволяющий сторонам в случае крайней нужды отказаться от данного слова, все, имеющие разум, понимали, что брак этот выгоден и Аскольду, и Биллугу. Не говоря уже о том, что намечающийся союз окончательно привязывал Киев к Царьграду при благожелательном отношении Итиля. Ведь недаром же сватом тмутараканского княжича выступил ган Кончак, сын небезызвестного бека Карочея, убитого в Итиле при темных обстоятельствах. Впрочем, самого гана Кончака этот факт, похоже, не смущал, так с какой же стати киевлянам по этому поводу головы ломать.
Воеводе Олемиру весть о предстоящей свадьбе принес Доброгаст, ладожский боярин, бежавший в Киев после неудачной замятии Вадимира против Воислава Рерика. За двадцать лет, минувших с той поры, Доброгаст обжился на Полянских землях, но покоя, похоже, так и не обрел. Покойный князь Дир привечал беглецов, а вот князь Аскольд в последнее время косо посматривал и на Доброгаста, и на иных выходцев из земель ильменских словен. Ладожане все как один были печальниками Перуна, а ныне среди крещеных ближников великого князя Ударяющий бог оказался не в почете.
