— У тебя есть на этот счет какие-то сведения?
— Я знаю, что Каблук заподозрил Чуева-старшего в чем-то и даже организовал за ним слежку.
— Ты не ответил на мой вопрос — как ты оказался в схроне?
— Меня напоили. Проснулся среди сокровищ. На столе кроме жратвы была записка с просьбой сделать эскизы. Ну и стопка чистой бумаги.
— Там действительно было много ценностей?
— Я бы не сказал, что там их было много. Да и комната была небольшой. Скорее всего, это был подвал. Но вещицы были подобраны со вкусом.
— Лузгин говорил о какой-то золотой безделушке, которую ты видел еще до появления в нашем городе Язона.
Лабух почесал затылок, пытаясь, видимо, этим древним способом простимулировать работу мозга.
— Не помню. Я увлекался одно время художественным литьем, и в моих руках перебывало много ювелирных изделий. У Каблукова была очень неплохая коллекция бронзы. Вадик Костенко мне показал как-то совершенно изумительную вещь, доставшуюся от умершего дяди.
— И что она из себя представляла?
— Волчица, кажется, та самая, что вскормила Ромула и Рема.
— А она не могла быть из той же коллекции, что и пегас с тигром?
— Пожалуй. Я даже звонил по этому поводу Вадику. Точно звонил. Но, видимо, до того был пьян, что сейчас не помню, о чем разговор был.
— А как ты из подвала домой вернулся?
— Подсыпали мне, наверно, что-то в еду или воду. Проснулся я уже дома. Рядом лежали сделанные мной эскизы. А потом мне позвонили. Не скажу, что угрожали, но дали понять о грядущих неприятностях, если стану распускать язык. В общем, я выполнил заказ. Потом пришла Наташа, забрала поделки и заплатила деньги. Деньги были небольшими, но меня замучила совесть. Нетрудно было понять, что я стал участником крупной аферы.
Из всего услышанного я сделал вывод, пусть и сугубо предварительный, что причиной попытки устранения художника была именно золотая волчица, которую показал ему Костенко. Настораживало, что это произошло задолго до появления Язона. Это означало, что Язон не был единственным человеком, перед которым открылись двери сокровищницы. Очень может быть, что кто-то запускал туда руку и раньше. И этим человеком вполне мог быть Роман Владимирович Чуев. Конечно, это всего лишь версия. В конце концов, Лузгин мог мне и солгать. Но так или иначе я должен был проверить эту версию и лично убедиться в том, что Чуев-старший не водит меня за нос.
В квартире Чуева-старшего нас ждал очень жаркий прием. Истерику закатил Витька, примчавшийся к отцу с обвинениями ни больше ни меньше как в убийстве. Мы с Лабухом попали в самый эпицентр скандала, а я сразу же стал главным объектом нападения. Таким бешеным я Чуева-младшего еще не видел. Конечно, случалось, он буянил в пьяном виде, но сейчас он, кажется, был трезв, а если и выпил, то самую малость. Нина Васильевна испуганной наседкой металась от отца к сыну, а на меня и вовсе смотрела с ужасом. Роман Владимирович, в отличие от сына, сохранял спокойствие. Во всяком случае, не брызгал слюной и не топал ногами. Хотя в глазах его посверкивали такие молнии, что хорошо знавшая мужа Нина Васильевна обмирала от страха.
Суть обвинений Витьки Чуева сводилась к тому, что Лузгина устранил именно я, и сделал это по заданию Романа Владимировича. Видимо, Чуев пришел к такому выводу на основании моего ночного звонка и сюжета, снятого с моей помощью в морге, прошедшего в утренних и дневных новостях. Утренние новости Витька проспал, а вот дневные захватил и потому примчался к отцу, прихватив с собой в качестве свидетельницы Верочку. Впрочем, Верочка сидела тихо на стуле в самом углу кабинета, так что я ее не сразу заметил, и в свидетельницы не рвалась. Слушала она тем не менее внимательно. Не знаю, то ли я становлюсь с возрастом излишне подозрительным, то ли по какой-то другой причине, но мне в эту минуту показалось, что лицо у моей новой знакомой и сотрудницы излишне напряжено, словно она находится на пороге открытия очень важной тайны.
— Все сказал? — спросил я у Витьки, когда он наконец заткнулся или просто взял паузу, чтобы перевести дыхание.
— Я жду объяснений, — надменно вскинул нечесаную спросонья голову Витька.
Чуев-младший всегда следит за своей внешностью. Это у него, видимо, профессиональное, и если он сегодня приперся к отцу в виде огородного пугала, не побрившись и не умывшись, значит, искренне был возмущен и взволнован.
— Ты много спишь, Витя, — сказал я расходившемуся приятелю. — И это отражается на твоих умственных способностях. Я ведь в твоем присутствии предупредил Лузгина о грозящей опасности. Более того, перехватил киллера, который на него охотился.
— Ты его отпустил, — вновь подхватился с места Витька. — Ты его натравил на Лузгина.
— Не ори. Я его действительно отпустил, но только сегодня утром, с восьми вечера он находился безвылазно в моей квартире. Вот и Лабух может подтвердить.
— Ты звонил мне в одиннадцать ночи, и ты уже знал, что Лузгин убит. Знал, Феля!
— Конечно, знал. А все потому, что не отправился спать с девочкой, как это сделал ты, а попытался еще раз поговорить с Лузгиным, поскольку получил подтверждение от захваченного у казино олуха, что за актером идет охота.
— Я высадил их у твоего дома, Лабуха и Лузгина.
— Лузгин к Феликсу не пошел, — подал голос Лабух. — Сказал, что у него важная встреча. Я не стал его удерживать, мне-то какое дело, в конце концов.
— Скорее всего, эта встреча и стала для Лузгина роковой, — продолжил я свой вдохновенный рассказ не столько для Витьки, сколько для Романа Владимировича, слушавшего меня с большим вниманием. — Естественно, не застав Лузгина дома и прождав его до двенадцати ночи, я стал обзванивать морги. И в одном из них мне сообщили, что человек соответствующей внешности доставлен к ним буквально час назад. Я прихватил для опознания соседей Лузгина, позвонил тебе и поехал в морг. Вот так было дело, придурок. А ты тут нафантазировал целый короб. Разорался, как баба на перелазе.
Витька побурел от обиды. Похоже, он мне не верил, во всяком случае, продолжал хорохориться, пытаясь подловить меня на противоречиях:
— А зачем ты отпустил парнишку-киллера, если он знал именно заказчиков?
— Затем и отпустил, чтобы он меня на заказчиков вывел. И, представь себе, этим заказчиком оказался небезызвестный тебе Константин Кузнецов по прозвищу Язон. Сейчас Кузнецов находится в милиции и уже сознался, что случайно убил своего приятеля Каблукова. Так что с тебя, друг ситный, обвинения уже сняли. Живи и радуйся. И не поминай лихом друзей и родных, которые хлопочут за тебя, пока ты дрыхнешь.
Обрадовалась известию о невиновности сына только Нина Васильевна, которая, конечно, и прежде была в этом уверена, но кое-какие сомнения у нее все же оставались. И в отличие от сыночка, она действительно, скорее всего, ночь не спала, переживая свалившееся на семью горе.
— Опять ты что-то нахимичил, Феля, — подозрительно покосился в мою сторону Витька. — Не верю я в чистосердечную сознанку Язона.
