— Такова официальная точка зрения?
— Такова моя точка зрения, — поправил он.
— Ты кто? — спросил я.
— НИГДЕ и НИКОГДА я — НИКТО.
— А вообще?
— У меня много имен.
— Назови хотя бы одно.
— Нет смысла.
— Почему?
— Потому что я его не вижу.
— Хорошее объяснение, — одобрил я.
— Я не даю объяснений.
— Я ценю это качество… в людях. А то все, кому не лень говорить, готовы объяснять все всем, кому не лень слушать.
— Ты — циник. Это хорошо.
— Почему?
— Я не даю объяснений.
— Замечательно. Тогда зачем ты здесь?
— НИГДЕ?
— Да. Зачем ты НИГДЕ?
— Я наблюдаю.
— За мной?
— Вообще.
— И что ты видишь?
— Разное. Вижу тебя.
— И как я тебе?
— Ты колеблешься. Ты сомневаешься.
— Я — человек. Людям свойственно сомневаться.
— Это делает их жизнь невыносимой.
— Возможно. Но всегда уверены в своей правоты лишь идиоты.
— И гении.
— И тираны.
— Ты — циник. Это хорошо.
— У меня бред?
— Что такое жизнь, если не бред?
— Что?
— Жизнь — это болезнь, от которой есть только одно лекарство. Жизнь — это игра с известным заранее результатом. Жизнь — бред.
— Ты ответишь на мои вопросы?
— Я не даю ответов.
— Тогда что же ты делаешь?
— Наблюдаю.
— И все?
— А этого мало? Вы играете жизнь, как спектакль, должен же быть у этого представления хотя бы один зритель?
— Ты уверен, что ты просто зритель, а не режиссер?
— Я ни в чем не уверен.
— Ты знаешь, чем все кончится?
— Знаю.
— И чем же?
— Занавесом.
— Занавесом для кого?
— Для всех. Все всегда кончается занавесом для всех.
— И для тебя?
— Да.
— Ты не вечен?
— Ничто не вечно. Вечно только НИЧТО.
— Почему мы здесь встретились?
— НИГДЕ?
— НИГДЕ.
— Потому что только НИГДЕ это возможно.
— Но зачем эта встреча?
— Не знаю.
— В чем смысл?
— Не вижу.
— Но ты наблюдаешь?
— Да.
— Ты знаешь Моргана?
— Я видел его.
— Он жив?
— НИГДЕ и НИКОГДА все мертвы.
— А сэр Реджи?
— НИГДЕ и НИКОГДА все мертвы.
— Кимли?
— НИГДЕ и НИКОГДА все мертвы.
— А я?
— НИГДЕ и НИКОГДА все мертвы.
— А ты сам?
— НИГДЕ и НИКОГДА все мертвы.
— Тогда чего же ты хочешь?! — заорал я, теряя терпение от этого абсурда.
— Насладиться спектаклем.
Я открыл глаза.
Вот так, резко, без всяких выкрутасов типа парения разума над собственным телом и наблюдения за ним с высоты птичьего полета, без долгого похода по темному коридору в поисках света. Как будто кто-то воткнул штепсель в сеть нажал на кнопку питания.
Я лежал на кровати. Не бог весть какая кровать, излишне мягкая, на мой вкус. Но ничего, для больницы сойдет.
Для больницы? На больницу это помещение не походило. Бревенчатые стены, солнечный свет, льющийся в окно, картины на стенах. Если в этом мире и есть больницы, а они должны быть, вряд ли они так выглядят.
Рядом со мной сидела женщина. Средних лет, открытое лицо, простое платье. Крестьянка, подумал я. Но никак не медсестра. В глазах ее были усталость и страх. Почему-то мне показалось, что боится она именно меня. Мне это было неприятно. Интересно, почему она боится?
— Где я? — спросил я. Мне действительно хотелось это узнать.
Она подскочила со своего стула так резко, что я испугался за сохранность сего предмета обстановки.
— Вам что-то угодно, господин? — спросила она. В голосе ее тоже ясно читался страх.
Странный вопрос. Если бы мне предложили составить список вопросов, которые задают человеку, только что пришедшему в сознание после тяжелого ранения, этот фигурировал бы в самом конце. Почему она не спрашивает как я себя чувствую?
А как я себя чувствую?
Я прислушался к собственным ощущениям. Пошевелил пальцами рук и ног. Во всем теле была страшная слабость, однако на этом все вроде бы и заканчивалось. Боли не было, даже в том месте, где Черный Лорд Тонкар пронзил меня своим мечом.
— Ничего, — сказал я, и женщина вздохнула с видимым облегчением. — Где гном?
Перед тем как окончательно вырубиться, я видел бегущего ко мне Кимли и исчезающего внизу Черного Лорда. Значит, Кимли посчастливилось пережить схватку. Было бы логично предположить, что это он притащил меня сюда, где бы это «сюда» ни находилось.
— Я сейчас позову его, господин, — сказала она и удалилась.
Она спешила. Было видно, что она находилась возле меня вопреки собственному желанию и радовалась любой возможности оказаться от меня подальше. Почему? Потому что крестьяне не любят незнакомцев? Или они не любят гномов и часть своего отношения к Кимли она перенесла на меня? Нет смысла гадать.
Оставшись один, я осмотрелся более внимательно. Моя одежда висела на стуле рядом с кроватью, словно ожидая, что я вот-вот ее надену. Рядом с ней покоилась вложенная в ножны Валькирия. На полу лежала моя сумка. Сверху был пистолет.
— Имущество цело, — констатировал я.
Еще в комнате имели место шкаф, ведро с водой и гора тряпок. Собрав все силы, я сел на кровати и спустил ноги на прохладный пол. С такой позиции стал доступен вид из окна.
За окном царила пасторальная идиллия. По голубому небу плыли барашки облаков, другие барашки, тоже похожие на облака, только с ногами, паслись на зеленом лугу, две симпатичные девчушки присматривали за ними, попутно умудряясь гоняться друг за другом. Мир и спокойствие царили здесь. Не было ни малейшего намека на то, что этому миру угрожает смертельная опасность.
Кимли выглядел как обычно, разве что чуть расчесал бороду.
