— Ну, а что лично ви, Семен Константинович, думаете о плане грядущего наступления, предложенного нам штабом Гота? — негромко поинтересовался Сталин.
— Начальник штаба Гота, генерал Паулюс, лично прилетал в Москву для согласования плана «Блау», — отрапортовал нарком. — Это в высшей степени продуманная и компетентно спланированная операция. Мы внесли в нее некоторые уточнения, и в том виде, в котором план находится сейчас, я полагаю возможным его принять к исполнению.
Перевал Киликийские Ворота (северная часть).
03 февраля 1941 года, 10 часов 00 минут.
Турция, конечно, расположена гораздо южнее, положим, Архангельска, однако зима случается и там. Не такая морозная, разумеется, но как бы даже и не хуже. Человек, лишенный крова, может, при некоторых навыках, построить себе жилище из снега, переждать холодрыгу, укрыться от ветра и выжить — недаром же в сказке про домик лубяной и домик ледяной говорится, что и зайчик, и лисичка зиму перенесли в своих жилищах вполне нормально. Да и те же эскимосские иглу пока никаким декретом никто не отменял.
В Турции так не извернешься. Зимы здесь прохладные — не сказать, что студеные, так, поздняя осень в средней полосе, — однако в горах и предгорьях, на каменистых склонах, без стен, которые оградят от пронизывающего ветра и топлива, долго не протянешь. А если еще и еды нет, то стопроцентно околеешь.
Еда у Генки была. Припрятанная в куче веток и кизяка, вместе с рацией, оружием и биноклем. Им с Рудольфом фон Карловым удалось отыскать недалеко от облюбованного наблюдательного пункта небольшую пещерку, не пещерку даже — так, выемку в скале. А вот одежды теплой не было. Маскируясь под оборванцев-беженцев, которых согнала с насиженного места война, они намотали на себя множество ношенных тряпок, бывших когда-то, наверное, одеждой (не за всю ткань, которая была на нем, Кудрин смог бы в этом плане поручиться), однако тепло эти эрзац-костюмы держали плохо. Старая ткань была полна дыр и дырочек, расползалась от ветхости, да и изношена по большей части была до полной прозрачности.
— Л-легенда-да, blin-kompot, — пробормотал Гена, исполняя зубами партию кастаньет во фламенко. — Почему нельзя вести разведку, притворяясь каким-нибудь barinom, а не такой вот босотой? И подальше от места боевых действий, в тепле и уюте.
— Что поделать, послали б на разведку в Антарктиду, пришлось бы притвориться пингвинами, — ответил Руди, тоже синий от холода. — Их там полно. А здесь полно таких вот бедолаг, как мы.
Много в эти дни было в разоренной боевыми действиями Центральной и Южной Турции неприкаянных скитальцев в обносках, чьи дома были разрушены, семьи погибли или потерялись, которых некому было обогреть и приютить.
Некоторые скитались в одиночку, заглядывая в лица встречных голодными умоляющими глазами, трясущимися грязными руками пытаясь ухватить за край одежды каждого, кто казался им чуть более сытым, и жалобными слабыми голосами вымаливая себе хоть кроху хлеба на пропитание. Одиночки, правда, в горах и предгорьях долго не жили, тянулись или к жилью, или к лесам, как зайцы обгладывали там кору на деревьях, а если сильно везло, могли и поймать себе на ужин зайчика там или мышонка…
В самом начале парням попался один такой. Изможденный, тощий, словно скелет, он был еще теплый, когда Рудольф и Гена наткнулись на его тело.
Он лежал на спине, запрокинув лысую, обтянутую кожей голову к небу и перед кончиной, видимо, мучился голодухой, а не дурацкими мыслями, каковые приходят в голову всяким там князьям на поле Аустерлица. В зубах у него, гнилых, изъеденных цингой или кариесом (а может статься, и тем, и другим и еще кучей хворей) застряло несколько изжеванных сухих травинок, а в костлявом кулаке был зажат пучок изжеванной, с мятыми, разлохмаченными, но так и не перекушенными стеблями.
Иные из бродяг собирались в целые шайки и промышляли грабежом, нападая другой раз даже на маленькие деревеньки. В большинстве случаев крестьянам удавалось от них отбиваться, но иногда удача улыбалась оборванцам, и тогда уцелевшие защитники, лишившиеся и еды, и крова, пополняли огромную массу скитальцев. Тем же, кто попадался им на дороге, спастись, как правило, не удавалось — человека лишали всего, даже жалких его обносков, и он умирал не столько от побоев, сколько от холода.
Долго, правда, такие банды не держались. Робинов из Локсли, умных и удачливых бандитов, среди них как-то не оказалось, так что в один, далеко не прекрасный день дело у них доходило до людоедства, а там уж вступал в силу закон крысиной стаи. После убийства и съедения нескольких человек из числа своих же (чего мясу пропадать-то?), бродяги разбегались в разные стороны. Голоднее, зато можно спать спокойно, не ждать, когда тебе ночью глотку перережут.
Но большинство скиталось, перебиваясь то небольшими честными заработками там, где все же требовались рабочие руки, то подаянием, то помоями с солдатских кухонь. Обычно это были семьи, бывшие соседи, или иным образом связанные как-то между собой люди. В таких группах, впрочем, случаи людоедства тоже случались — голод не тетка.
Под видом такой вот «группы», старшего и младшего братьев, и были заброшены для разведки фон Карлов и Кудрин-Гудериан. Кто заподозрит в шпионах двух мальчишек-оборванцев?
— Лучше уж в Антарктиду, — Генка шмыгнул носом. — Хочу быть этим… как его… витязем в пингвиньей шкуре. Тепло, и не промокает.
— Нишкни, — Рудольф поднял руку, призывая напарника к тишине. — Слышишь? Моторы. Дуй быстро за биноклем!
Когда Генка вернулся к наблюдательному посту за валуном — покуда бегал, он даже согрелся немного, — гул моторов автомобильной колонны был уже отчетливо слышен. Вскоре на дороге появилась и она сама.
— Наши, — констатировал фон Карлов очевидный факт. Грузовики были немецкие, это Кудрин разглядел и сам. — Горнострелки.
— Да? — Генка отнял у товарища бинокль, ничуть не смутившись такой мелочью, что тот старше не только по возрасту, но и по званию. — Да, горнострелки. И очень знакомые горнострелки. Первый батальон сотого горного. Вон, в кабине головной машины Бюндель баранку крутит. А рядом с ним оберлейтенант фон Берне. Поздороваться спустимся?
— Вообще-то, не положено, — замялся фон Карлов. — За полторы недели лазанья по горам все ему порядком осточертело, хотелось пообщаться не только с другом, но и другими людьми, такими же немцами, послушать новостей, поесть по-людски в конце-то концов…
Додумать мысль эту Рудольф не успел. Генка охнул, вновь вскинул бинокль к глазам и побледнел (или, учитывая синеватый оттенок кожи от холодрыги, поголубел).
— Руди, они с основной трассы сворачивают на боковую. Там же… там… — парень задохнулся.
— Предупредить не успеем, далеко, — скрипнул зубами его друг.
Кудрин бросился к куче сухих веток, травы и кизяка.
— Не стреляй! — фон Карлов перехватил его за руки у самого схрона. — Не одни они услышат, и тогда капут уже нам.
— Не. — Генка мотнул головой. — Я не стрелять.
