— Заснула, — шепотом сообщила она, взяла с пустой полки подсвечник с оплывшей свечой и поставила его на стол рядом со швейной машинкой.
В слабом, дергающемся свете огарка Павел заметил несколько катушек со светлыми и темными нитками и масленку, лежащие рядом на столе. И брошенную там же маленькой хозяйкой игрушку — деревянную куклу в длинном то ли платье, то ли халате. Сара взяла игрушку в руки, уселась на диван, откинулась назад и прикрыла глаза.
— Голова очень болит, — негромко произнесла она, — я, наверное, ударилась, когда падала. Посмотрите, пожалуйста. — Она убрала со лба прядь волос и повернула к Павлу бледное, со следами слез на щеках лицо.
Тот наклонился, чуть прищурился, рассматривая бледную, почему-то покрытую испариной гладкую кожу на лбу женщины и тонкие, едва заметные морщинки. И небольшой вздувшийся бугорок у левого виска, на границе роста волос, да еще небольшую ссадину рядом.
— Да, в самом деле, это шишка, но она скоро пройдет. А сейчас нужно приложить что-нибудь холодное, например лед. Я могу принести его вам, если найду, — предложил Павел свою посильную помощь.
— Нет, не нужно. Как вы сказали — шишка? Никогда не слышала, чтобы так называли появившийся от ушиба отек. Так говорят у вас в Австралии, да? — Сара попыталась улыбнуться, и ей это удалось.
«Явное нарушение адаптации в совокупности с депрессивным настроением плюс сезонное аффективное расстройство», — кажется, именно такой диагноз поставил этой женщине судовой врач. Да у него у самого крышу унесло, причем давно и далеко, тут только слепой не увидит, что Сара не истеричка и не психопатка, а измученная, уставшая и напуганная женщина. Капитан, несомненно, любит свою жену, но в нем так же сильно и чувство долга, ответственность за корабль и экипаж — это тяжкий груз. И от этого страдают оба — и пустившаяся в опасное путешествие по зимней Атлантике эта хрупкая женщина, и сам капитан злосчастной во всех смыслах бригантины.
— Мне нужно идти, помочь капитану и его помощнику. Я их должник, и поэтому считаю…
Павлу пришлось замолчать — Сара осторожно тонкими холодными пальцами обхватила его запястье.
— Подождите, — попросила молодая женщина, — посидите со мной, пожалуйста. Понимаете, мне очень страшно оттого, что все это свалилось на нас, от этого ужаса и неопределенности. Никто не может толком сказать мне, что происходит, я боюсь за свою дочь, за своего мужа и за свою жизнь, в конце концов. Не уходите. Лучше расскажите о… Как называется место, где вы живете? — Сара открыла блестящие от вновь навернувшихся слез глаза, моргнула несколько раз длинными густыми ресницами. И улыбнулась еще раз, но уже просяще.
«Москва». — Павел успел прикусить язык и быстро воспроизвел заученную легенду:
— Я живу в Австралии, в Сиднее, штат Новый Южный Уэльс…
— Вот про него и расскажите. Я люблю слушать рассказы о дальних странах, люблю путешествовать сама. Правда, это удается мне очень редко. Я дважды была в Европе — в Мадриде и в Марселе, это мое третье плавание вместе с Бенджамином.
«И последнее», — но произнести это вслух Павел не решился, вместо этого он неуверенно заговорил:
— Сидней — это крупнейший город Австралии, он расположен на юго-восточном побережье континента, — и замолчал.
Что говорить — о той поездке он почти ничего не помнил. Перелет, хоть и бизнес-классом, вытянул все силы, впечатления смешались, наложившись одно на другое, и на выходе получилась полная каша. Отдельным «кадром» запечатлелось похожее на парусник здание Сиднейской оперы и роскошные пляжи у Большого Барьерного рифа. И адская жара, помноженная на влажность, так что выйти из-под кондиционера Павел мог только под дулом пистолета. Пляжи и океанский серфинг частично компенсировали многие неудобства, но ту поездку Павел вспоминать не любил. Есть места, куда хочется возвращаться снова и снова, но Австралия к числу таких географических достопримечательностей не относилась. Но как рассказать о своих впечатлениях человеку, который и слово-то «самолет», например, ни разу не слышал? Не говоря уж о том, что видел или летал на нем. Или тот же кондиционер, или… Да много чего еще не существовало в этот момент, когда Павел мучительно выуживал из своей памяти с трудом зацепившиеся в ней сведения о Зеленом континенте.
— Сидней — очень большой и красивый город, там много высоких домов, есть театр, порт и собор — очень красивый, он построен из золотистого песчаника. И еще там есть большой аквариум, в нем я видел настоящих акул.
Павел умолк, припомнив свою недавнюю встречу с морским чудовищем, кружившим около крохотного плота. Когда это было и сколько сейчас времени? Павел осмотрелся по сторонам, но часов нигде не обнаружил. Плохо дело, надо каким-то образом выяснить, который час, хотя что это ему даст? Ну, узнает он точное время, и что с того? Все равно он вернется в лабораторию Сколкова ровно через сутки после того, как оказался на плоту в океане, и дальнейшие события запросто могут пройти без участия «туриста». Да, это будет обидно, даже глупо — вот так, почти вплотную подобраться к развязке и исчезнуть накануне долгожданного финала.
В кроватке завозился ребенок, прошептал что-то во сне, и Сара легко вскочила на ноги. Она подбежала к дочери, замерла над ней, поправила сшитое из разноцветных лоскутов одеяльце, нагнулась и поцеловала девочку в щеку.
Павел, стараясь не шуметь, вышел из каюты и аккуратно закрыл за собой дверь. И, как только мог быстро, по раскачивающейся под ногами палубе зашагал в темноте к своей каюте, поеживаясь на ходу от холода — униформа мужчины будущего для погодных условий зимней Атлантики явно не лучший выбор. Павел резво сбежал по ступням трапа вниз и остановился в темноте. Снова пусто и темно, вокруг ничего и никого — только поскрипывает деревянная обшивка стен и слышно, как бьют волны в борта корабля. Павел ощупью побрел к своей каюте, внимательно смотря себе под ноги. Заметил издалека и старательно обошел темное бесформенное пятно на досках, снова остановился и прислушался. Из каюты врача не доносится ни звука, и непонятно, там фон Штейнен или сбежал и затаился в одном из судовых помещений. Лучше бы, конечно, последний вариант — перспектива остаться наедине с обезумевшим доктором Павла не привлекала. Пусть даже между ними коридор и две переборки, но это не преграда для почти потерявшего человеческий облик человека. Павел открыл дверь, вошел в свою каюту, ощупью добрался до дивана и плюхнулся на него. Свеча в подсвечнике где-то здесь, надо только найти ее и зажечь, если в кармане найдется заботливо положенная туда сотрудниками Сколкова зажигалка. Или лучше не надо, зачем привлекать к себе лишнее внимание? Неизвестно, на что способен этот врач в состоянии измененного сознания. «А не он ли ту бочку открыл? И квасит потихоньку, в одно лицо», — мелькнула очередная мысль-догадка. Тогда фон Штейнен наверняка и сейчас там, в носовом трюме, заливает свое горе отличным спиртом. Впрочем, почему именно горе? Может, наоборот, празднует победу, ведь уложить за один день сразу пятерых человек — это вам не курицу прирезать. Или не пять? Как считать того, первого, умершего от странной болезни, от которой, по словам того же врача, нет лекарств?
