“Драма ревности в полисе Параду. Убийство ординатора. Романтический побег лауреатки Калассиановской премии…”
У Стрижа зачастил пульс. Прочитал крикливую, сумбурную статью до конца, аккуратно сложил и убрал газету.
– В аэропорт. Обратно. Быстро.
Терпеливый таксист развернул машину, уверенно прибавил скорости. Через полчаса Стриж поспешно пересек площадь, обошел ажурные кусты, миновал ряды каров и закусочную с крахмальной толстушкой. Фургончик скорой помощи беззащитно белел в отдалении, задняя дверца оказалась распахнутой, пленный шпик исчез.
“Мой приезд стал свершившимся фактом. Они сейчас ищут повсюду – в отелях, в первую очередь. Я должен где-то жить. Никому не придет в голову, что я вернулся на место стычки”. Стриж уверенно распахнул дверь и вольно прошел под гулкие стеклянные своды вокзала.
– Один билет на ближайший рейс до Параду.
Мелко, в барашек завитая кассирша наморщила низкий лобик и вцепилась в сайбер, терзая Систему. Стриж вздохнул. “Еще не хватало мне застрять здесь, на самом виду, до вечера…”
Билет, к счастью, нашелся. Через полчаса Дезет почти взбежал по трапу. Лайнер пронзил тускнеющее осеннее небо. Стриж закрыв глаза, погрузился в невеселые размышления.
Статья в бульварном листке – вымысел на две трети. Тем не менее, Симониан исчезла, скорее всего это истинная правда. Кто-то был убит. Кто? Кем? При каких обстоятельствах? В газете мимоходом сказано – ординатор. Что это – вмешательство Департамента? Логика боролась против иррациональных сомнений. Департамент Обзора в целом не был ни исключительно карающей, ни чрезмерно жестокой организацией. Совершенные ими незаконные убийства собственных граждан, пожалуй, можно было сосчитать по пальцам одной руки. И это за всю новейшую историю Каленусии! Стриж не видел пока особых причин для пополнения этого зловещего списка. Кто еще? Преступный мир? Быть может… Иллирианец тщетно пытался справиться с опасениями худшего толка. Не был ли причастен к делу Порт-Иллири? Принцепс?
“Я не псионик. Мое воображение бесполезно. Нужно основываться на фактах. А для этого – добыть их.”
Самолет приземлился в Параду через час. Бархатное тепло курортной осени окутало Дезета. Он шел мимо еще пышных садов рукотворного рая. В кустах парков доверчиво возились прирученные птицы. Кар вез его в ласковый, едва наступивший вечер, мимо россыпи едва зажегшихся огней, мимо газонов со смешными пушистыми шарами поздних цветов, мимо витрин, портиков, нарядной толпы, утонченно-роскошных фонарей и уличных музыкантов.
Стриж вступил на коралловый гравий университетских тропинок, прошел кипарисовой аллеей, дернул витую ручку тяжелой двери.
– Профессор Милорад очень занят…
Некрасивая, с лошадиными зубами и доброй улыбкой секретарша подняла усталое лицо от груды бумаг.
– Я не задержу его надолго.
– Но… Я не могу. Он и вправду занят. Может быть, я спрошу профессора?
Стриж кивнул.
– Скажите профессору – пришел по делу знакомый его брата.
Секретарша исчезла за надежной, какой-то уютно-старомодной дверью. Через минуту она вышла, едва заметно изменившись в лице.
– Вас ждут.
Стриж вошел, окинул взглядом тяжелые полки с книгами, широкий стол, изящную стойку дорогого, “морского” аквариума в углу. Сухой, подтянутый старик с клиновидной бородкой поднялся ему навстречу.
– Вы привезли известия от моего брата? Он решился-таки на мировую? Почему он не позвонил, не прилетел сам?
Стриж медленно опустился в широкое “гостевое” кресло.
– Я не привез известий.
Профессор Милорад (одаренный в студенческой среде прозвищем “Птеродактиль”) резко отшатнулся. Казалось, очки его гневно сверкнули.
– Вы пришли посмеяться надо мной?
– Нет.
– Кто вы?
– Я сказал вам правду. Я знаком с вашим любимым и ненавидимым братом, Кеем Милорадом, комендантом Форт-Харай.
Дезет снова восхитился – старик просчитал ситуацию мгновенно. Он с отвращением оглядел Стрижа.
– Ясно. Вы мне солгали. Вы просто сидели, вы – бывший заключенный. Убирайтесь вон.
Стриж скрестил руки на груди и покачал головой.
– Я не уйду.
– Я вызову охрану.
– Я ни в чем не солгал вам. Вы сами запутались и обманули себя пустыми надеждами. Я сказал вам правду. Я был знаком с вашим братом и пришел по делу, по своему делу. Это дело касается жизни человека.
– Убирайтесь.
Стриж не торопясь открыл сумку, вынул свернутую газету и бросил ее резким жестом прямо на стол перед оторопевшим профессором.
– Вы были знакомы с Джулией Симониан?
– Допустим.
– Прочтите это.
Милорад нехотя потянулся к листку, взял его, поправил льдисто сверкающие очки.
– Зачем мне все это? – он резко отложил газету. – Да, я знал эту девочку.
– Тогда ответьте мне на пару вопросов.
– Не вижу причин для откровенности. Я уже все сказал полиции.
– Вы сказали, что не знаете ничего.
– Это правда.
– Вся правда?
– Вся.
– Еще раз повторяю – вся?
Птеродактиль напрягся, резко встал, прошелся из угла в угол, рассеяно потер рукой лоб, оставляя на бледной коже болезненные красные пятна.
– Да! Вся!
– Не лгите.
– Кто вы такой, чтобы учить меня правде? Убирайтесь вон. Я охрану позову.
Стриж, не торопясь, встал, убрал газету.
– Что ж, профессор Милорад. Не утруждайтесь. Я сейчас уйду. Не скажу, чтобы приятно было познакомиться. Ваш столь непопулярный в либеральном семействе брат гораздо честнее. Его собаки и решетки, по крайней мере, не содержат в своей сущности лжи.
На самом пороге Дезет оглянулся.
– Я не знаю, что заставляет вас молчать – мелочный страх или нечто повесомее. Но можете не сомневаться – я и без помощи патологического труса найду тех, кто похитил Джулию Симониан. А вам… Ладно. Желаю процветания не вам – вашей совести.
Он шагнул за порог.
– Постойте!
– Прощайте.
– Да стойте же вы, упрямый идиот!
Стриж остановился.
– Вернитесь, сядьте!
Дезет, помедлив, вернулся.
– Ну и?
Птеродактиль снял кристально чистые очки, обнажив усталые, беззащитные, близорукие, в мелких морщинках глаза.
– Вы зря раскричались на меня, молодой человек. В конце концов, почему я должен верить первому встречному? Кто вы такой, наконец? Вы ведь не из полиции?
