Фихт и бровью не повел. Он стоял истуканом, сверля глазами истоптанный реголит. Что-то пробурчал насчет агорафобии. Затем: «Под звездным светом обольщенья присоска — враг передвиженья…»
— Полноте, Фихт! Какая у вас может быть агорафобия, когда вы всю жизнь заглядывали в пространство на миллиарды световых лет? Разве с ними может сравниться наш клочок земли?
Строй сомкнула пальцы вокруг прутика его руки и решительно потянула за собой.
— Нет-нет, я должен вернуться. Вы не понимаете. Я ничто… я ни в чем не участник. И вообще, по… по какому праву вы мной командуете?
Ей пришло в голову, что сейчас он ведет себя как сущий ребенок.
— Отведите меня, пожалуйста, обратно. Я хочу вам кое-что показать.
— О-ох, час от часу… Зельбстхильфлосцванг.
Стараясь не расплескать выдержку, она провела Фихта через шлюз. На выходе играла Дэйз. Девочка подбежала и уставилась на взрослых, особенно на Фихта.
— Ему что, не нравится на Марсе? — спросила она.
* * *
Бросив взгляд на часы, Строй отметила, что пора возвращаться в столовую. Только сначала надо бы отвести Фихта в медсанчасть. Ловким маневром она загнала его в подъемник спецъяруса.
Он не сводил с нее глаз.
— Строй, я бы хотел с вами совокупиться. Сейчас, в преклонном возрасте, должен сказать, что за всю прошедшую жизнь мне так и не довелось совокупиться. Ни разу. Силюсь вообразить, как это происходит. Могу ли я узнать, нравится ли вам такое занятие?
Строй растерялась:
— Как прикажете понимать? Вы делаете мне предложение? А не хотите узнать сначала, что об этом думают у нас в больнице? Может, вам организуют какую-нибудь особо заботливую санитарку?
— Нет-нет, вы не понимаете. Это мой лебенсангст
[14]
.
«Эх, скорей бы уже…» — подумала Строй, зная, что лифт, предназначенный для доставки пострадавших, был специально рассчитан на медленный подъем.
— Понимаете, я за всю жизнь так и не сумел добиться эрекции. — Он говорил задумчиво, не сводя взгляда с ее лица. Кашлянул. — Забавно, правда? Все, что у меня есть, — это длинный мягкий шланг для избавления от мочи. И я жалею, что никогда не смогу совокупиться с таким восхитительным созданием… Позвольте, я вам его покажу?
— Извините, Фихт, не здесь.
Лифт остановился, скользнула открывающаяся дверь.
Строй сдала Фихта на руки дежурному. Астроном наверняка уже понял: это сцена прощания навсегда. Не сказал ни слова. Пока Фихта уводили, слезы катились из его глаз, как ртутные капли.
Строй зашла за ширму, присела на табурет и расплакалась.
* * *
Херрит, заведующая медсанчастью, была из новичков. Ее доставили сюда на последнем транспорте с людским карго. Даже при пониженной марсианской гравитации ей поначалу требовалась помощь, коль скоро перелет вызвал сердечную недостаточность, отчего Херрит все время хватала воздух как рыба и норовила упасть в обморок. Лишь тщательно составленный план регулярных физических нагрузок, да еще под надзором кардиолога, помог ей вернуть здоровье. Именно эта женщина занялась Фихтом. Наконец-то ей представилась возможность позаботиться о тех, кто страдает больше ее.
Она заметила плачущую Строй. Решила не вмешиваться. В больничных палатах и без того хватает рыданий.
* * *
Уборщик, как всегда, обрабатывал помещения. Он въехал в медсанчасть на своем самокатном пылесосе и улыбкой поприветствовал заведующую:
— Как ваше сердечко, Херрит? Надеюсь, получше?
— При виде вас, Разир, все хвори как рукой снимает.
Кожа Разира блестела, словно отполированное эбеновое дерево. Стройный, как мальчик. Налысо бритый череп. Вечно хмурое выражение лица, кроме тех минут, когда он улыбался — как сейчас, потому что Херрит ему нравилась.
Она кокетливо поинтересовалась:
— Вы, значит, так и спите в обсерватории? Не хотите ли куда-то перебраться?
— Да ведь оттуда до лестницы рукой подать. К тому же я не храплю. Вот они меня и не выставляют за дверь.
Сверкнула улыбка.
Херрит постаралась отогнать мысль, на что это похоже — оказаться с таким в одной постели.
— Что новенького показывают телескопы? Стрекоз еще не нашли?
Разир покачал головой:
— Похоже, мы ошиблись местом. Не водятся они здесь.
Разговор о стрекозах был не более чем мрачноватой шуткой из категории «между нами девочками».
До отлета, в Африке, эту историю Разир рассказал Херрит, когда она еле живой высадилась на Фарсиде — он жил со своей семьей в деревушке на берегу реки Касаи, в трех днях пути от Киншасы. Жизненных неурядиц хватало с избытком, и кое-какие члены семейного клана пошли своим путем. Назвались «Борцами за свободу», получили автомат, и порой на их долю перепадало что-то из общего котла.
«Какая у тебя может быть свобода, пока ты воюешь? Свобода доступна только в мирное время», — любил говорить Разиру старый и мудрый отец, чей брат вступил в ряды местной армии головорезов. А говорил он это каждое утро, когда после ночного отдыха отправлялся на реку отлить. Понятное дело, в ту пору Разира звали совсем по-другому, у него не было никаких устремлений, хотя отца он держал за святого.
Как-то раз мать велела ему сходить в Киншасу и принести лекарство: у отца заболело горло.
По дороге Разир углубился в некое подобие леса, где его повстречали «Борцы за свободу». И, к восторгу юноши, среди них он увидел родного дядю, который к тому моменту взял себе новое, боевое прозвище Бинжа-ля — дальше непечатно. Разир устремился к нему, широко распахнув руки для сердечных объятий и ласково зовя дядюшку его прежним, семейным именем.
Бинжа тоже поспешил навстречу племяннику.
Когда Разир приблизился, родственник врезал ему в лицо прикладом.
Разир рухнул на землю без чувств. Распластался в пыли. Когда пришел в себя, поблизости не увидел ни души — если не считать стрекозы, которая сидела на его перемазанной грязью и кровью руке. Туловище прозрачное, как синеватая дымка, цвет до того нежный, что ни одна модница и мечтать не смей. Крылышки пронизаны тончайшей золотой сканью, чье кружево беспрестанно дрожит. Вытаращенные глазки сияют точеными изумрудиками.
Множество аналогичных насекомых видел Разир доселе, но никогда в такой близи, допускающей столь подробное исследование. Стоило юноше шевельнуться, как стрекоза взмыла в воздух, описала над головой круг почета и удалилась в направлении реки. Разир следил за ней, пока она не скрылась из виду.
Специально для Херрит он объяснил, что сие удивительное создание было духовным посланником, который раскрыл юноше глаза на тот факт, что есть место, где не бывает нищеты и невежества и где родственник родственнику не враг.
