— Скажи, кто вас надоумил, где скрываются твои сообщники, и… — Флореску выдержал короткую паузу, именно такую, чтобы бросить на Демадьяра вопросительный взгляд и получить от него подтверждение, — …тогда ты сохранишь себе жизнь.
Граф Баторий нахмурился и сказал:
— Простите, Флореску, но этот человек…
— Этот человек, — перебил его Флореску, — не является тупым орудием. Мало сломать кинжал, если не известно, чья рука его метнула.
Граф Баторий хотел ответить, но ему помешали. Снаружи донеслись громкие крики, дверь распахнулась, и два охранника, беспомощно размахивая руками, задом влетели в зал в сопровождении темноволосого ангела возмездия. Разъяренного ангела сопровождали двое мужчин в полированных латунных доспехах, которых Андрей знал слишком хорошо: одним из них был исполинского роста Мальтус, который однажды уже чуть не убил его, другого он в первый раз увидел на постоялом дворе.
Герцог Демадьяр привстал и растерянно начал:
— Графиня! Что…
— Что тут у вас происходит?! — резко перебила его Мария. Она почти кричала.
— Простите, графиня, — сказал Демадьяр смущенно, — но я должен просить вас покинуть зал. У нас идет суд, и…
— Суд над человеком, которого мы требовали выдать! — возмущенно перебила его Мария.
— Как так? — Демадьяр вопросительно посмотрел на нее.
Мария, не обращая внимания на солдат, которые беспомощно пытались преградить ей дорогу или каким-то другим образом остановить ее, решительно пробилась к Демадьяру и встала перед судьями.
— Прекратите свою аристократическую возню, Демадьяр, — потребовала она так же резко. — Вы не имеете права выносить приговор этому человеку! Право судить убийцу моего брата принадлежит исключительно мне! И я воспользуюсь этим правом!
Герцог ответил не сразу, он странно посмотрел на Марию. Флореску тоже был смущен и растерян. Граф Баторий делал попытки разрядить ситуацию.
Андрей отметил, как оба золотых рыцаря остановились слева и справа у него за спиной. Однако он не верил, что они могут схватить его. Они не могли сейчас убить его на глазах Демадьяра и других, как не могли сделать это на базарной площади в присутствии нежелательных свидетелей.
— Графиня, вы можете быть уверены, что мы разделяем вашу боль, — сказал граф Баторий. — Однако…
— Однако Демадьяр дал мне слово, — перебила его Мария. — Или вы уже забыли, герцог, что обещали передать мне и этого человека, и мальчика?
Демадьяр покачал головой.
— Никоим образом, — ответил он с каменным лицом. — Но это было до того, как он проник во дворец и попытался убить меня.
Мария бросила на Андрея почти испуганный взгляд:
— Это… правда?
— Нет, — спокойно ответил он.
Герцог засмеялся:
— Разумеется, он будет это отрицать. Вы ожидали чего-то другого?
— Что вы сдержите свое слово, герцог.
— Но вы должны понять, графиня, — вздохнул Демадьяр. — Я не могу передать Деляну вам, даже если бы хотел этого.
— Он говорит правду, — вмешался граф Баторий и добавил, указав на Андрея: — Деляну совершил несколько тяжких преступлений. Невозможно передать его вам или кому-либо другому, прежде чем он не ответит по закону.
Мария стиснула кулаки. На секунду ее охватила нервная дрожь. Андрей мог себе представить, что происходит у нее в душе. Но она овладела собой и в следующее мгновение, разжав кулаки, отступила на два шага назад.
— Это мы еще посмотрим, — пообещала она зловеще. — В любом случае я не советую вам трогать его.
— Успокойтесь, пожалуйста, графиня, — сказал Демадьяр мягко. — Я понимаю вашу боль, но, к сожалению, пока ничего не могу сделать для вас.
— Видимо, вы не понимаете, о чем идет речь, — холодно возразила Мария. — Если мой брат умрет, вас спросят, почему вы отказались выдать убийцу посланника Ватикана. Вы действительно хотите навлечь на себя гнев Римской церкви?
«Если мой брат умрет?» — подумал Андрей ошеломленно.
И спросил:
— Разве ее брат жив?
— Молчать! — загремел Демадьяр. — Вы имеете право говорить лишь тогда, когда от вас этого требуют.
Но Мария все же ответила:
— Он жив. Не знаю, долго ли протянет. Если он умрет, горе вам, Деляну. По крайней мере, от меня милости не ждите.
Она повернулась к герцогу:
— К вам это тоже относится, герцог Демадьяр. Я знаю, вы не особенно почитаете Римскую церковь, но мой брат — не простой священнослужитель. У него есть всемогущие друзья, которые пожелают узнать, как он погиб, будучи вашим гостем. И подумайте: если турки и в самом деле нападут на Констанцу, понадобятся ли вам друзья?
Демадьяр не ответил на угрозу, но по нему было видно, что она не произвела на него большого впечатления. Мария вынужденно признала сейчас правду: слово Ватикана в этой части страны не много значило. Хотя Рим и силен, но он далеко. И если турки попытаются взять Констанцу, папа при всем желании не сможет им помешать.
— И все же сейчас я прошу вас уйти, — сказал герцог, помолчав. — Позже я охотно побеседую с вами.
— Не забудьте того, что я сказала, — предупредила Мария.
Повернувшись, она скользнула по Андрею ледяным взглядом и в сопровождении своих рыцарей покинула зал.
16
Нелепый суд продолжался около двух часов и закончился тем, что герцог настоятельно призвал Андрея еще раз все обдумать до утра. Увели его на этот раз не в темницу, где он сидел, а в маленькую комнатку во дворце, которая была не больше его камеры и с такой же надежной дверью. Здесь тоже было массивное железное кольцо в стене, к которому его приковали, однако теперь цепь не так ограничивала свободу движений. В комнате было даже оконце и кое-какая мебель. Очевидно, залом суда Демадьяр пользовался достаточно часто, и поэтому была нужда в такой промежуточной камере для заключенных.
Андрею дали поесть и принесли посудину с водой. Его снова заперли. Но не прошло и получаса, как дверь внезапно отворилась и вошла Мария с одним из золотых рыцарей.
Андрей был поражен. После ее выступления в зале суда он не рассчитывал, что они скоро увидятся; а если и увидятся, то она придет, чтобы перерезать ему горло.
Однако гнев и ненависть исчезли с ее лица. Она была печальна, может быть, немного ожесточена, но гнева в ней не было.
Андрей поднялся навстречу, сколько позволяла цепь:
— Графиня…
— Оставьте эти глупости, Деляну, — сказала Мария усталым голосом. — Я не аристократических кровей. — Она закрыла глаза, помолчала несколько секунд, показавшихся Андрею вечностью, и потом совсем тихо спросила: — Почему?
