Прислонившись к стене, дама поглядывала нетерпеливо на двери
трех перевязочных, находившихся рядом, и изредка прикусывала своими очень
красными губами кончик кружевного платочка – тоже лилового, только бледнее
тоном, чем ротонда. Вообще в ее внешности имели место быть три основных цвета:
лиловый (одежда), черный (волосы, брови, глаза) и белый (лицо и мех). Красота
неземная! Неудивительно, что каждый проходящий мимо врач или раненый при виде
ее сбивался с ноги.
Один только изможденный молодой человек, обросший короткой
светлой бородкой, одетый в коричневый госпитальный байковый халат, с ноги не
сбился. Впрочем, возможно, по той лишь причине, что шел не на своих ногах, а
был несом на носилках санитарами. Однако он с интересом ощупал глазами фигуру
незнакомки и даже, чтобы лучше ее рассмотреть, повернул к ней голову,
придерживая на груди сложенные в стопку рентгеновские снимки, чтобы не упали.
Два соскользнули-таки на пол, но нарядная дама не погнушалась помочь:
приблизилась, быстро подняла снимки, снова положила мутно-черные пленки
раненому на грудь… не прежде, впрочем, чем быстро взглянула на них.
– Вы что же, сударыня, рентгеновские снимки читать обучены?
– осведомился раненый с усталой ухмылкой, в которой можно было обнаружить лишь
самый легкий намек на фривольность.
– Да что ж тут сложного? – показала дама в улыбке
ослепительно белые зубки, следуя рядом с носилками. – Все видно ясно, для того,
полагаю, и придуман рентген.
– Ну, тогда вы сами видели: дела мои швах.
– До шваха, насколько мне известно, вам пока далеко, –
как-то не слишком уверенно возразила дама. – Хотя, конечно, положение нелегкое.
Разбитый тазобедренный сустав вызвал укорочение левой ноги на полтора
сантиметра, так что вы останетесь на всю жизнь хромым, в лучшем случае –
прихрамывающим. Дело осложняется тем, что осколки разрывной пули, поразившей
вас, и осколки разбитой кости попали вам под легкие, что сразу не было замечено
врачами санитарного поезда. Поэтому вы уже перенесли три операции, но впереди
еще, самое малое, две.
– Бог ты мой… – пробормотал раненый, видимо, ошарашенный. –
И все это вы прочли по моим снимкам?
– Не стану вас более мистифицировать, – покачала головой
дама, – я говорила с вашим хирургом, профессором Пивованским. С тем самым, кто
вас оперировал и еще будет оперировать.
– Дай ему Бог здоровья и долгих лет жизни, верно? – сказал
раненый.
– Верно, – согласилась дама. – Я ему тоже очень благодарна
за то, что он вернул вас к жизни. Однако никто – ни Пивованский, ни даже сам
Господь! – не может дать никаких гарантий, что вы на самой сложной операции не
впадете в коматозное состояние – теперь уж безвозвратно… И тогда очень многие
ваши земные дела так и останутся нерешенными, а обязательства – неисполненными.
И она многозначительно примолкла.
– А, ну да, – забормотал раненый, – я понимаю… Конечно!
Обязательства, касаемые… ну да. Не сомневался, что рано или поздно вы меня
найдете и потребуете своего. Причем в самой резкой форме. Только не ожидал, что
тот, кто приставит мне нож к горлу, будет выглядеть столь обворожительно.
Почему ко мне явились именно вы, красавица… извините, не припомню вашего имени,
а не какой-нибудь ужасный мсье Иванов?
– Ну, во-первых, имени моего вы помнить не можете, ибо нас
друг другу не представляли. Меня зовут Инна Фламандская. Разумеется, это
псевдоним – и литературный (я поэтесса), и партийный. Настоящего моего имени
вам знать не нужно, к тому же оно, – дама ухмыльнулась, – далеко не столь
благозвучно. Во-вторых, мсье Иванов такой же Иванов, как я Фламандская.
В-третьих, не тратьтесь на комплименты мне. Однако я сделаю комплимент вам,
Дмитрий Дмитриевич. Я не ожидала, что вы с первого взгляда меня узнаете и, мало
того, признаете свое поражение. Я-то думала, мне придется напоминать вам
обстоятельства нашей встречи, игорное заведение «Попугай!» в Энске, аромат
фиалковой эссенции, которым были пропитаны ваши карты, приемы господина Морта…
А вы даже не дрогнули, меня увидев. Понимаете, конечно: сколь веревочке ни
виться, конец один будет. Впрочем, ваше хладнокровие я запомнила еще по первой
нашей встрече.
– Ну, подумаешь! – хмыкнул раненый, которого и в самом деле
звали Дмитрий Дмитриевич… Дмитрий Дмитриевич Аксаков, если совсем уж точно.
Бессловесные санитары тем временем переложили его с носилок
на постель в просторной офицерской палате.
Дама, сбросив ротонду, осталась в лиловом же платье,
облегающем ее фигуру, как перчатка, и устроилась на краешке постели, возбудив
среди остальных обитателей палаты чуть ли не сильнейший фурор, чем возбуждала в
коридоре. Да, конечно, сильнейший – ведь среди офицеров было гораздо больше
тонких ценителей красоты, чем среди солдат, которые находились в коридоре и
пялились на даму в лиловом без всякой почтительности.
– Подумаешь! – повторил Аксаков. – Нас, фронтовиков, так
просто не возьмешь! Мы ко всякому привычны, отрастили ужасно толстую шкуру. О
тонкости чувств забыли. Хотя… Знаете, был и у нас случай поразительный – по
силе этих самых чувств. Месяц тому назад приехал награждать нас сам государь
император Николай Александрович. Вот, видите темляк? – указал он на нашивку,
прикрепленную к халату. – Удостоен Георгиевского креста лично из августейших
рук… Так вот один солдат, когда к нему приблизился его императорское
величество, внезапно вскочил, вытянулся во фрунт – да и упал замертво. Вот это,
я понимаю, чувства… а я что ж… толстокож…
Дама посмотрела на раненого в замешательстве. Он как-то
подозрительно резвился… Ему было как-то подозрительно все равно, что она здесь
и вот-вот заведет с ним разговор, который… разговор, продолжения которого он
умудрялся избегать целых два года!
– Кстати, каким образом вы узнали, где я нахожусь? –
оживленно спросил Аксаков. – Случайно обнаружили? Или все же Полуэктов каким-то
образом сумел вырваться оттуда, куда я его отправил?
– А кто такой Полуэктов и куда вы его отправили? – с
неподдельным интересом спросила дама, и раненый, взглянув на нее искоса, понял,
что она не лжет.
– Да Бог с ним, с несчастным, – махнул он рукой. – Так,
мелкая сошка, а вы, судя по всему, птица весьма высокого полета, вам ли
обращать внимание на участь такого червя земного, как тот Полуэктов…
– Я же сказала – не трудитесь над комплиментами, они вам не
помогут, – чуть жестче проговорила дама по имени Инна Фламандская.
– И в мыслях не было! – замахал руками Аксаков, отчего
снимки, зачем-то положенные санитаром ему на грудь (видимо, по привычке), снова
соскользнули на пол, и даме пришлось их поднимать.
