– Я имел в виду помощь духовную, – пояснил Венедим. – Ту помощь, которая позволяет стойко переносить все ниспосланные судьбой лишения, в том числе и неволю.
– А мне что воля, что неволя – все едино. Весь Шеол большая тюрьма.
Тут Кузьма, конечно, слегка покривил душой. Одно дело, когда стены тюрьмы, как сейчас, буквально давят на тебя, и совсем другое, когда ты этих стен даже и не видел никогда.
– Нельзя так говорить. Если свободна душа человека, свободен и он.
– Ты найдешь, чем утешить… Ладно, не будем про это. Лучше скажи, где Юрок?
– Представь себе, он благополучно избегнул нашей участи. – Венедим уселся напротив Кузьмы. – Едва ты отлучился, как те подозрительные люди, с которыми Юрок уже затевал ссору, услали куда-то корчмаря и без всякого предупреждения накинулись на нас, аки дикие звери. Я даже заступничества у святого Егория не успел попросить. Связали меня и бросили на пол… Зато с Юрком пришлось повозиться. Пока ему одну руку крутили, он другой пистолет вытащил. Пуля, правда, в потолок угодила, но шума сделалось немало. Супостаты с испугу отпрянули, а Юрок сразу из корчмы вон. Четверо вслед за ним кинулись, но тут снаружи поднялась какая-то кутерьма, и Юрок в толпе сгинул. Это они так потом говорили: сгинул, дескать, ловкач проклятый, наживем мы из-за него неприятностей.
– Успел, значит, выстрелить, – с одобрением произнес Кузьма. – Что молодец, то молодец… А почему я пороховой гари не учуял, когда в корчму вернулся?
– Наверное, из-за очага. Уж больно он смердел.
– Возможно. Но все равно это мое упущение… Как тебе на новом месте живется? Не обижают метростроевцы?
– Для меня любая обида только во благо. Я ведь дал обет смирять гордыню. На кого мне роптать? На себя? На людей? На Бога?
– А все-таки? Вид у тебя неважный. Как у заблудшей овцы, которой сатана задницу подтирал.
– Притомился с непривычки. Я как сюда попал, мне сразу кайло в руки вручили и велели какую-то стенку долбить.
– Продолбил?
– Где уж там! Как ни старался, а ямка получилась такая, что даже кулак не засунешь… За что и был наказан лишением пропитания.
– Вот драконы поганые! Ну я им это припомню!
– Зачем же? Правы как раз они, а не я… Кто не работает, тот не ест. Так Спаситель сказал.
– Доешь за меня, а? – Кузьма пододвинул ему нетронутую миску тюри. – Я до местных блюд не большой охотник.
– А мне сойдет. – Всегда щепетильный Венедим на этот раз не стал отказываться. – Братия наша подобную пищу не приемлет, но меня Бог простит. Святым отшельникам приходилось даже акридами питаться, а это ведь та же самая саранча, которую Создатель насылал на землю египетскую.
– Ешь, не рассуждай, – перебил его Кузьма. – А то еще подавишься.
Пока светляк деликатно доедал давно остывшую тюрю, Кузьма размышлял над зигзагами своей судьбы, то и дело сводившей его с самыми разными людьми.
Ну кто, спрашивается, для него этот Венедим? Святоша, брюзга, начетчик, человек не от мира сего, едва ли не силой навязанный Кузьме в духовные пастыри. Слабак, неумеха, мошка зудящая. А вот случилась с ним беда – и душа не на месте.
Или взять того же Юрка. Тот еще деятель! Пустозвон, хам, блудодей, пьянь. Не он ли еще совсем недавно грозил Кузьме и Венедиму жестокими карами? А сжились, свыклись – и вроде бы ничего.
Теперь на Юрка только и надежда. Уж если он не выручит, то и рассчитывать больше не на кого. Пиши пропало! Придется Венедиму махать кайлом до скончания века, а уж какая судьба ожидает Кузьму, можно только догадываться. Ясно, что подобру-поздорову его отсюда не отпустят. Зачем тогда, спрашивается, было похищать… Метростроевцы от своих планов просто так не отступятся. Или заставят служить себе верой и правдой, или посадят на цепь, как раньше сажали собак.
Венедим между тем закончил трапезу и аккуратно облизал железную ложку.
– Сыт? – коротко осведомился Кузьма.
– Благодарствую. На том свете зачтется.
– Тогда пора бы о делах наших нынешних потолковать. Влипли мы, конечно, капитально. От темнушников ушли, от людоедов ушли, а на метростроевцах сгорели. Ты про такую несправедливость когда-нибудь слышал?
– Я про справедливость мало что слышал. А про несправедливость – предостаточно. Справедлива ли была участь Иоанна Предтечи? Справедлив ли был суд над Спасителем? Справедливо ли поступали языческие правители, преследуя первых христиан? Справедливы ли деяния тех, кто из корысти, гордыни и по собственному недомыслию исказил истинную веру? – Венедим от избытка чувств даже задохнулся. – Справедливость – как здоровье. Его не ощущаешь. А несправедливость – как боль, которая заставляет людей стонать и корчиться. И тем не менее боль дана живым существам во благо. Чтобы жаждать света, надо изведать мрак. Вкус сухой корки может оценить только тот, кто изведал голод. Лишь страх смерти пробуждает в душе стремление к вечности… Несправедливость – такая же неизбывная сторона нашей жизни, как боль, мрак, голод и смерть. Все это существует по воле Бога, а раз так, мы должны все это безропотно принимать.
– Опять ты за свое, – поморщился Кузьма. – Какой прок от этих проповедей? Сейчас мне нет никакого дела до всяких высоких материй, вроде вечности или воли Божьей. Сейчас меня интересует самая малость. Например, как выбраться из этой железной бадьи? Как обмануть охрану? Как миновать заставы? Где лежит дорога на волю? Я не стану служить метростроевцам и за целый котел каши! Я добирался до самых недр Шеола, где воздух ядовит, как дым резины, и благополучно возвращался назад! А здесь я задыхаюсь, пойми! Ты можешь мне хоть чем-то помочь?
– Чем я могу помочь?.. – Венедим отвел взгляд в сторону. – Люк твоей кельи придавлен сверху таким огромным камнем, что мне с ним никогда не справиться…
– А ты пробовал?
– Нет.
– Тогда и не болтай! Как говорится, глаза боятся, а руки делают.
– Ты сам слышал, что наше свидание продлится недолго, – продолжал Венедим. – Потом меня уведут. Как я сумею вернуться назад?
– Тебя охраняют?
– Нет. Но любой метростроевец, заметивший, что я шляюсь в неположенном месте, поднимет тревогу. Сам знаешь, что здесь не остается без внимания ни один самовольный поступок. Здешний люд – единое живое существо. Никогда не дремлющий молох с тысячью глаз.
– Что же мне тогда делать? Пойти к этому молоху в услужение? Или заживо похоронить себя?
– Уповай на Бога. Молись. Молитва смирит твою душу. И я буду молиться за тебя.
– За себя лучше помолись! – огрызнулся Кузьма. – Ведь через день-другой ноги протянешь! И даже без отпевания.
– Значит, так было предопределено свыше. Земное бытие мимолетно. Зачем цепляться за этот бренный греховный мир? Чем раньше моя душа предстанет перед престолом Господним, тем лучше.
