Правда, Иванов-Петров этого не услышал, потому что
одновременно с Аликом заговорил режиссер Галанских. Иванова-Петрова окружала
целая толпа маститых, и Алик бегал вокруг и вставал на цыпочки. Потом Алик
снова сказал, что, по его мнению, Феллини – экзистенциалист, но тут
заговорили один редактор и знаменитый оператор Пушечный. В третий раз до всех
дошло. Все посмотрели на Алика и засмеялись, дубы, а Иванов-Петров, проходя к
выходу, хлопнул его по плечу. Знакомство, конечно, шапочное, но почему не
поприветствовать старика Иванова-Петрова? Ему, наверное, будет приятно здесь, в
Эстонии, увидеть своих с «Мосфильма».
Алик пошел на сближение.
«Главное, не терять независимости!» – думал он. Прошел
мимо.
Иванов-Петров лежал на спине. Алик влез по пояс в воду,
окунулся, пошел обратно, небрежно хлопая ладонью по воде.
«Полная независимость», – думал он. Остановился над
распростертым на песке телом и сказал громко:
– Ба, да это, кажется Иванов-Петров!
Сценарист вздрогнул, но глаза не открыл. Алик растерялся.
– Ба, да это кажется Иванов-Петров! – сказал
потише. Сценарист открыл глаза.
– Привет! – сказал Алик и плюхнулся на песок
рядом.
Иванов-Петров протянул ему руку.
– Давно здесь? – спросил Алик независимо, может быть,
даже несколько покровительственно.
– Первый день.
– Творческая командировка? Или конференция?
– Да нет, брат, – виновато сказал
Иванов-Петров, – жиры сгонять приехал. Засиделся. Думаю тут погулять, в
теннис поиграть.
– Дело! – одобрительно сказал Алик.
– Ты меня прости, брат, – замялся
кинодеятель, – память у меня что-то стала слабеть. Сорока еще нет,
понимаешь ли, а вот… Ты в каком жанре трудишься?
– Почти во всех, – ответил Алик и с ужасом
взглянул на Иванова-Петрова. – В основном сценарии. Думаю стать
киносценаристом.
– Тяжело, – вздохнула знаменитость.
– Можно вам показать? – Алик независимо
усмехнулся. – В порядке шефства посмотрите мои работы?
– Давай, брат, – снова вздохнул Иванов-Петров.
***
Юрка плыл под водой. Он дышал через трубку и смотрел
вниз – песчаное и словно гофрированное дно. По дну скользила его тень,
похожая на самолет.
Перед самым носом, блестя, точно металлическая пыль, прошла
стайка мелюзги.
Внизу шмыгнула стайка мелочи покрупнее.
«Тюлька, – подумал Юрка. – Четыре рубля
килограмм».
Дно было совершенно чистое: ни кустика, ни камушка. Черта с
два подстрелишь на таком дне! Все равно, что охотиться в парке культуры. Тоже
мне Янсонс, знаток природы, куда привез! Ага, кажется, начинается! Внизу
появились валуны и лужайки темно-зеленого мха, потом пошли какие-то кустики.
Юрка посмотрел наверх. Там все сияло ярко и вызывающе. Здесь
был другой, мягкий и вкрадчивый, мир. Юрка чувствовал все свое тело, легко
проникшее с этот чужой мир. Он чувствовал себя гордым и мощным, как никогда,
представителем воздуха и земли в этой иной стихии. Честно говоря, он ни разу в
жизни не охотился под водой и, если уж совсем начистоту, впервые плавал с ластами
и в маске. Но с детства он был страшно уверен в себе, считал, что любое дело
ему по плечу. В пятом классе на уроке физкультуры он забрался на большой
трамплин, как будто это было для него самое привычное дело. На баскетбольной
площадке он чаще всех бросал по кольцу из любого положения. Он был самым
высоким в классе, самым сильным, и он был кандидатом в сборную молодежную.
«Покупайте свежемороженую камбалу. Вкусно,
питательно», – вспомнил Юрка плакат в магазине на их улице, когда увидел
внизу несколько круглых и плоских рыб. Он нырнул, поднял ружье и выстрелил в
самую крупную. Рыбы трепыхнулись и исчезли. Гарпун тоже пропал. А тут еще ахнул
с моторки Димка.
Он нырнул до самого дна, толкнул Юрку в плечо и, выпуская
пузырьки, вознесся вверх. Наловишь с ними рыбы, с этими типами, Янсонсом и
Димкой! Но где же гарпун?
***
Димка лежал на спине. Волны поднимали его, и тогда слева он
видел желто-зеленую полоску берега, а справа-силуэт танкера, волны опускали
его, и тогда он оставался наедине с небом. Вдруг он вспомнил стихи. Виктор на
юге часто повторял это:
С этих пор я бродил
В полуночном пространстве,
В первозданной поэме,
Сложенной почти наобум,
Пожирал эту прорву,
Проглатывал прозелень странствий,
Где ныряет утопленник,
Полный таинственных дум.
Вот жизнь у этих утопленников! Наверное, это здорово –
качаться все время на волнах и быть полным таинственных дум! Но еще лучше быть
живым и вспоминать разные стихи про море. Алик знает целую прорву стихов и
много о море. Виктор знает стихи, а Галка – наизусть «Ромео и Джульетту».
Галка, Галка, какой ты молодец, что дала мне по щеке! Как это хорошо
получилось!
Как здорово все – я в море, а она на берегу.
Волна подбросила Димку. Танкер лез в гору, а две яхты ползли
вниз.
Пикировала здоровенная, похожая на гидроплан чайка. Совсем
рядом подпрыгнула корма моторки. Две чаечки косо перерезали всю эту вихляющуюся
картину и сели на воду.
– «И летит кувырком и касается чайками дна», –
снова вспомнил Димка стихи и даже испугался: «Что это сегодня со мной?» Он
перевернулся и поплыл.
Вот жизнь!
***
Чайка, похожая на гидроплан, прилетела с моря, изящно
сделала вираж и ушла обратно. Галя отбросила книжку и перевернулась на спину.
Над головой прошли ботинки Иванова-Петрова и голые ступни Алика.
