– Тебе нравится Юрка? Ты им увлечена? – спросила
Галя Линду.
– Да. – Линда, не отрываясь, смотрела на песчаную
отмель, где Юрка, Димка и Алик ходили на руках. – Но я его иногда не
понимаю.
– Не понимаешь? Разве он такой сложный?
– Он часто говорит непонятно. Я русский язык знаю
хорошо, но его я не понимаю. Недавно он назвал меня молотком. «Ты молоток,
Линда», – так он сказал. Что ты смеешься? Разве я похожа на молоток? А
вчера на стадионе, когда «Калев» стал проигрывать, он сказал: «Повели кота на
мыло». При чем тут кот и при чем мыло?
***
– Пора обедать, – сказала Галя. Ребята не
шелохнулись. Алик лежал с карандашом в зубах, Димка читал Хемингуэя, Юрка
старательно насвистывал знакомую песенку.
– Ну, что же вы? Димка, Алик!
– Идите, девочки, мы потом, – буркнул Димка. Юрка
протянул Гале десятку.
– Опять потом? Что с вами случилось?
– Я же тебе объяснял, детка. Я привык есть позже. У нас
дома обед всегда в пять. Мама накрывает только, когда вся гопкомпания в сборе.
Я привык позже обедать. Я человек режима.
– Ну и я тогда пойду позже.
– Нет, ты пойдешь сейчас. Тебе тоже надо соблюдать
режим, иначе в театральный институт не примут.
– А ну тебя! Алик, пошли обедать!
– Повыше, повыше забрало! – промычал Алик.
– Оставь его в покое. Не видишь, человек в прострации.
– Юра, ты не хочешь обедать? – спросила Линда.
Юрка приподнялся и посмотрел на нее.
– Понимаешь, Линдочка, я за завтраком железно
нарубался…
Линда в ужасе зажала уши и побежала к выходу с пляжа.
– Пусть вам будет хуже, – сказала Галка и побежала
за Линдой.
Она догнала ее и обернулась. Ребята лежали в прежних позах.
Костлявая рука Алика моталась в воздухе. Он всегда махал рукой, когда сочинял
стихи.
Галя посмотрела на десятку в своей руке.
– Линда, иди одна обедать. Мне надо, видишь ли… До
вечера!
***
– Двухразовое питание укрепляет нервную систему. Нужно
только привыкнуть, – сказал Димка.
– Это ты у Хемингуэя прочел? – спросил Юрка.
Алик встал, поднял руки к небу и завыл:
– Каждый молод, молод, молод, в животе чертовский
голод… Лично я очень доволен, что мы отказались от обедов. Когда сыт,
чувствуешь себя свиньей. Сейчас меня терзает вдохновение. Стихи можно писать
только на голодный желудок.
– А музыку? – спросил Димка.
– Тоже.
– Юрка, давай сочинять музыку. Я буду труба, а ты
саксофон. Начали!
Димка сложил ладони у рта и вступил трубой. Юрка загудел
саксофоном.
Алик стал хлопать в ладоши и приплясывать.
Они уже давно не пытались больше ловить рыбу. Четвертый день
они не обедали, под благовидным предлогом отсылая Галку в ресторан. Зато каждый
вечер они сидели в кафе. Правда, пили уже не «Ереванский». Черт побери, нужно
уметь приносить жертвы! Орел или решка? Обеды или кафе? И вот мы такие
счастливые, голодные, трубим, как целый оркестр. Стоит вспомнить тусклые
лампочки в коридорах «Барселоны», когда сидишь за полированной стойкой под
нарисованными звездами. Стоит вспомнить затертые учебники, когда, лежа на
песке, изображаешь джаз.
– Ребята, есть предложение! – воскликнул
Алик. – Давайте погрузимся в состояние «зена» – полное слияние с
природой.
– Это вместо обеда? – мрачно спросил саксофон.
– Пошли, погрузимся в сон, – устало предложила
труба.
Возле палатки они увидели костер. Над костром висел котел.
Трещали пузыри. Пахло едой. Рядом стояла, руки в боки, Лолита Торрес.
– Хорошие вы собаки! – с нескрываемым презрением
сказала она.
***
– Узнаешь кретина, Димка? – спросил Юрка и показал
ногой в сторону моря. По твердому песку у самой воды шел поджарый, точно
борзая, парень в голубых плавках. У него был огромный, «сократовский» лоб и
срезанный подбородок.
– Да это же тот лабух из Малаховки! – воскликнул
Алик. – Помнишь?
– Не помню, – буркнул Димка. – Ты же с ним
потом что-то такое… Он к тебе даже заходил.
Проклятый Фрам вместо того, чтобы пройти мимо, остановился и
мечтательно уставился на горизонт. Потом обернулся лицом к пляжу и стал
разглядывать загорающих. Только здесь его и не хватало!
– Ребята, я пошел за лимонадом, – сказал Димка, но
в это время Фрам увидел их и радостно заорал:
– Земляки! – Помчался огромными прыжками. –
Хелло, дружище! – завопил он и схватил Димку за руку с таким видом, словно
предлагал ему пуститься дальше вместе, как два брата Знаменские на картинке.
Димка вырвал руку и отрезвляюще похлопал его по плечу. Фрам повернулся к
девушкам.
– Разрешите представиться. Петя. Извините, мы с Димой
отойдем на несколько минут.
Он взял Димку под руку, отвел в сторону и протянул ему
сигарету.
– Чистая? – спросил Димка.
– Не волнуйся. Я больше этого не употребляю. Здоровье
дороже.
– Ты поумнел. Ты поумнел и полысел, Фрам. Сколько тебе
лет?
– Четвертак ровно.
– Рано лысеешь.
– Некоторые излишества бурной молодости. Но теперь все:
буду вести жизнь, близкую к природе.
Потянулся блаженно и, протянув руки к горизонту, воскликнул:
– Парадиз, как говорил Петр Первый! Ва-ва-сы-са! А ты
здесь надолго?
– Нет, скоро уходим дальше по побережью.
– В Москву когда?
– Не скоро.
– Молодец! Самое главное в профессии пулеметчика –
это вовремя смыться.
– О чем это ты?
– Будто святой. Димочка еще маленький, он ничего не
знает. Ай, ловкий ты парень!
– Я действительно ничего не знаю. Что ты вылупился?
Фрам ухмыльнулся.
– В Москве разгон. Наших берут пачками, прямо теплых.
– Кого наших?
– Таких, как мы с тобой, фарцовых.
