Мой! Это моя фантазия. Это, если хотите, орел или решка. Это
скачок вверх или вниз (я еще не знаю, куда), но это ползком через камни а
сторону от дороги, уготованной мне для того, чтобы вернуться, но уже через год.
Это мотылек летит на свечу или Икар… О! О! Разошелся. Борька говорит:
– Это смешно. Ты осел.
– В институте ходят разговоры. Нехорошие.
– Все-таки, Виктор, нам нужно знать свое место.
– Ну кто ты такой, подумай! Ведь даже степени у тебя
нет.
– Мне передавали, что В. В, сказал…
– Может быть, ты надеешься на поддержку шефа? Должен
тебе сказать, что В. В.
– Это несолидно.
– Опрометчиво.
– Авантюра.
– Опасно.
***
Прошел месяц с того дня, когда я поставил свой опыт. Тогда я
думал, что на этом все и кончится. Нет, это был снежный ком, пущенный с горы.
Последовала целая серия опытов и много бессонных ночей. Я
стал курить по две пачки в день. Очень помогли мне ребята-химики. Без них
ничего бы не вышло.
Вообще очень многие мне помогали, хотя работа шла вне плана.
Например, Рустам Валеев, узкий специалист в области энцефалографии
(исследований мозга), проторчал у меня в лаборатории целые сутки. Только люди
из отдела В.
В. смотрели косо. Дело в том, что моя работа опровергала не
только мою собственную диссертацию, но и целую серию работ отдела, руководимого
«Дубль-ве», основное направление этого отдела. Диссертация сотрудника этого
отдела, моего друга Бори, в результате моей работы тоже могла быть подвергнута
сомнению. Борис заходил почти ежедневно и все бубнил:
– Это просто смешно. «Дубль-ве» сотрет тебя в порошок.
– Ты вроде той унтер-офицерской вдовы, которая сама
себя высекла.
– Вчера я слышал, как В. В. сказал кому-то по телефону:
«Нужно оградить нашу науку от выскочек».
– Напрасно думаешь, что шеф тебя поддержит.
– Тоже мне, Дон-Кихот.
– Шефа это тоже не погладит по самолюбию.
– Хорошо, раз ты решил чудить – чуди, но почему ты
лезешь с докладом на эту сессию? Неужели нельзя подождать?
– Это не по-товарищески.
***
– Знаешь, Боря, – сказал я ему однажды, –
закрой дверь с той стороны.
Я не знаю, как относится к моей работе шеф. Во всяком
случае, с планом он на меня не давит. Но он молчит. Он не заходит ко мне, как
прежде, и не читает мои записи. Ну и хорошо, что он ко мне не заходит, очень
хорошо, что не заходит. Но все-таки это меня волнует. Честно говоря, меня это
волнует больше всего. И не только потому, что шеф может присоединиться к
Дубль-ве и совместными усилиями стереть меня в порошок. Не только поэтому, Я
просто не уверен в себе. Иногда все из рук валится, когда подумаю: а вдруг все
это вздор? Был страшный момент, когда погибла Красавица. Она погибла из-за
того, что я разнервничался, вот как сейчас. Я не знал, куда деваться. Утром
написал докладную шефу и подал через секретаря. На следующий день мне принесли
двух других обезьян.
Теперь все позади. Я начал переписывать на машинке свой
доклад. Подал заявление в ученый совет. Сессия начнется через неделю. Теперь
мне, пожалуй, лучше всего не думать обо всем этом. Почему бы мне сегодня не
отдохнуть?
Почему бы не позвонить Шурочке? И не пойти в парк?
***
Этот ученый любит примитивные развлечения. Он любит качели и
«блоху», любит стучать молотком по силомеру и покатываться в комнате смеха.
Хлебом его не корми, а угости мороженым в парке. Он даже в очереди любит
стоять, в очереди стиляг перед рестораном «Плзеньский». Эта сложная личность
любит черное пиво «Сенатор» и обожает чертово колесо. Он трепещет от звуков
военного духового оркестра и мчится на массовое поле танцевать.
Примерно в таком духе издевается надо мной Шурочка. Мы стоим
в толпе на площадке аттракциона «Гонки по вертикальной стене». Шурочка
подтрунивает надо мной и смеется, но мне кажется, что ей хочется плакать. Мне
кажется, что ей хочется крикнуть: «Виктор, что с тобой?»
Внизу, под нами, двое мужчин и девушка садятся на мотоциклы.
Мужчина постарше с каменным лицом взлетает на стенку. Он кружит по ней то выше,
то ниже, то с ревом несется прямо на нас (сейчас проломит барьер – и всем
нам конец), то вниз (сейчас взорвется внизу); он крутит вензеля на полном ходу
и мчится, сняв с руля руки. Потом на стенку взлетает девушка. Два мотоцикла
кружат по стене, и не поймешь, гонятся ли они друг за другом или летят
навстречу. Мужчина с каменным лицом и девушка с застывшей улыбкой. Девушка
вроде Шурочки. Ей бы медсестрой работать, а она кружит по стенке. В мире много
странного. Один человек варит сталь, другой лечит людей, а третий всю жизнь
дрессирует маленьких собачек, а девушка работает на вертикальной стенке. Это ее
профессия. Когда на стенку с ревом вылетает третий, я сжимаю барьер, а Шурочка
мою руку. Потом мы выходим, она говорит:
– У тебя был невменяемый вид. Ты совсем мальчишка.
Может быть, ты им завидовал?
– А?
– Ты бы хотел мчаться по вертикальной стене?
– Смотря куда. Если так, как они, по кругу, то не хотел
бы. А если…
– Куда?
– Куда угодно, но только не по кругу.
– Так. Сейчас мы пойдем кормить лебедей?
– Шурочка!
– Не смей называть меня Шурочкой!
– Что с тобой?
– Я не хочу, чтобы ты называл меня Шурочкой. Называй
Сашей, Сашкой, Александрой, Шуркой, но только не Шурочкой.
– Почему? Боже мой, почему?
– Потому что мы с тобой уже два года ходим в парк, и ты
катаешься на «блохе», и пьешь черное пиво, и бьешь молотком по силомеру, и
называешь меня Шурочкой.
– Ведь ты любила ходить в парк?
– А теперь не люблю.
В этот момент я вижу все как-то по-новому, словно мне
рассказали чужую историю и я могу составить о ней свое мнение.
Над парком пыльное небо, и звезды еле видны, а в окне
отражаются все огни Фрунзенской набережной. Кажется, выход один –
пуститься в путешествие по реке в неизведанные края, к Киевскому вокзалу.
– Хочешь, прокатимся по реке?
– Хочу, – тихо говорит она.
