В камине треснуло пылающее бревно и развалилось на угли и пепел, рассыпая искры. Конечно, комната согревалась с помощью магии, но в зимнюю пору он до сих пор топил камин. Многие так делали. Даже доранцы любили звуки и запахи горящих в очаге сосновых поленьев. Живой огонь очаровывает.
Оррик подавил зевок. Полночь, пора бы спать, но он запустил работу с бумагами, и надо с ней закончить. Непременно. Он был человек строгой и неукоснительной дисциплины и не смог бы припомнить, когда в последний раз уходил из кабинета, не составив рапорта о прошедшем дне. А тут обнаружилось, что не написаны рапорты за целую неделю. Непорядок.
Его внимание привлекли звуки и движение за окном. Глухо застучали копыта по мостовой. Подъехала и остановилась у ворот казармы карета. В свете фонарей появились две закутанные в плащи фигуры.
Пеллен Оррик положил перо и направился к дверям узнать, в чем дело.
— Господин Джарралт! — воскликнул он, не сумев скрыть удивления, и отступил от входа. — Прошу вас, входите.
Тайного советника короля сопровождал Уиллер Дрискл из Башни. Или из дворца — кто его знает, где он сейчас служит. Человек безвредный, но неприятный. Однако непопулярность — не преступление, поэтому близко с ним Пеллен знаком не был. Капитан вежливо кивнул и закрыл за посетителями дверь.
— В ваш кабинет, — произнес Джарралт, решительно стягивая перчатки. — Немедленно.
Какой высокомерный. Оррик поклонился. Он не обижался — бессмысленно.
— Прошу, — пригласил он жестом. Юный Поппер, дежуривший у дверей, проводил их любопытным взглядом.
Джарралт отказался от предложенного кресла. Уиллер хотел было присесть, но перехватил взгляд сановника и переменил решение. Оррик не собирался церемониться в собственном кабинете, уселся за рабочий стол и вопросительно посмотрел на гостей.
— Расскажи ему, — велел Джарралт, похлестывая перчатками по одной ладони с таким видом, словно она в чем-то провинилась. — Все, от начала до конца.
— Слушаюсь, господин, — ответил Дрискл и уперся кулаками в столешницу. Глаза его горели неудержимым желанием, чуть ли не похотью. И было в его позе нечто хищническое.
Оррик уставился на его кулаки и не отвел взгляда, пока Уиллер не убрал их со стола и не выпрямился.
— Рассказать мне? Что?
— Капитан Оррик, вы должны немедленно арестовать Эшера из Рестхарвена. Он нарушил Первый Закон Барлы и занимался магией!
Пеллен рассмеялся.
— Эшер? Вы с ума сошли?
— Расскажи ему, — приказал Джарралт сурово.
С все нарастающим недоверием слушал капитан историю столь же невероятную, сколь и чудовищную в сбивчивом изложении Уиллера.
— Не верю, — произнес Пеллен, как только доносчик закончил перечислять обвинения.
— Я верю, — возразил Джарралт.
Оррик покачал головой. В ушах звенело, взор туманился от невероятности происходящего.
— Но олки не способны заниматься магией. — Он повернулся к Уиллеру. — Ты видел, как он вызвал снег?
— Я увидел, что идет снег, и пошел в Погодную Палату. Он был один. Лежал без сознания на полу, весь в крови. И я слышал, как они с королем говорили о заклинании погоды. Говорю вам, — настаивал Дрискл, — Эшер преступник и должен умереть.
У Оррика кружилась голова, и он не слушал Уиллера.
— Как ты мог слышать разговор с глазу на глаз между Эшером и его величеством?
— Это не ваше дело, — вмешался Джарралт.
Оррик встал.
— Извините, но это мое дело. Вы выдвигаете тяжкие обвинения. Я не стану преследовать Эшера, не имея никаких доказательств, кроме слов человека, который, как мне кажется, лично заинтересован в его падении.
— Станете, капитан, — бросил Джарралт, — или будете отстранены от должности. Главный маг Дурм умер, а вы подвергаете сомнению приказы его преемника.
Взгляд Джарралта был ужасен. Сам он побледнел до синевы, а смотрел так, что мороз по коже продирал. В глубине глаз горели багровые вертикальные щели. Или это только показалось? Оррик не мог сказать наверняка. Ему потребовалось собрать всю силу воли, чтобы не согнуться под этим горящим взглядом.
— Умер? Я об этом не слыхал.
— Новость еще не оглашена. Я сообщаю ее вам по секрету и надеюсь на ваше молчание.
— Конечно. Господин, его величество всецело доверяет Эшеру, — произнес Оррик, продолжая сопротивляться, хотя он уже знал, что проиграл. — То, что сообщает Дрискл, безумие. А что касается этой чепухи насчет магии… даже если такое возможно… хотя невозможно… Чтобы Эшер подверг такой опасности себя и королевство…
Джарралт усмехнулся.
— Вы так красноречиво выступаете в его защиту, капитан. Может, мне стоит заинтересоваться вашей лояльностью?
Оррик побледнел.
— Я сохранял лояльность короне всю свою жизнь.
— Вот как? А мне всегда казалось, что вы составили объяснение причин гибели покойного короля и его семьи с излишней поспешностью, Оррик. Так что, возможно, в будущем к этому расследованию придется вернуться.
— Я протестую! Я несу свою службу не за страх, а за совесть!
Улыбка исчезла с лица Джарралта, взгляд стал убийственно холодным.
— В самом деле? Тогда поднимайте своих людей, капитан, но не говорите им ни слова о магии. Полученные сведения рассматривайте как секретные. Вы меня поняли?
— Понял, господин, — ответил Оррик. Во рту у него пересохло.
— Вы с офицерами проводите меня к Погодной Палате. Там и посмотрим, захотите ли вы разделить свою судьбу с участью Эшера. Предупреждаю, его ждет скорая и жестокая расправа.
Оррик был капитаном городской стражи. Выбора у него не оставалось. Он поклонился.
— Слушаюсь, господин, — отчеканил Оррик и отправился будить своих людей.
* * *
Беспомощный и окровавленный, Эшер лежал, распростертый, на полу Погодной Палаты и тяжко бредил. В воспаленном мозгу проносились отдельные образы и отрывки воспоминаний.
* * *
Умирающая мама лежит в постели и протягивает к нему руки. Руки тонкие, белые, а были когда-то крепкими и смуглыми. «Обними меня, Эшер, и обещай, что, когда я уйду, ты вырастешь большим и сильным мальчиком, — говорит она еле слышным голосом. Еще месяц назад она могла перекричать шум океанского прибоя. — Твоему отцу скоро понадобится помощь, и я очень надеюсь, что ты его не подведешь, ведь так? Ты не оставишь его в беде?»
И он кричит, о, как он кричит, когда они опускают ее в холодную просоленную землю и поют прощальную песнь над ее могилой.
Он стоит на краю могилы в своей лучшей коричневой рубашке из домотканой холстины и штанах, которые мама сама пошила, и не может поверить, что солнце светит так же ярко, а небо такое же голубое, как ее любимая блузка, которую еще вчера вечером Зет порвал на тряпки, чтобы протереть уключины своей лодки от жира и грязи. Разве солнце может светить в такой день?
