Он рыдает, а со всех сторон наползают мрачные тучи; они спешат, клубятся и заполняют все небо, и становится темно, остаются лишь лучики желтоватого света; а потом начинается дождь.
— Ты что наделал, брат? — кричат они сердито. — Ты не должен был вызывать дождь. Ну, теперь-то мы тебе покажем, чем должен заниматься всякий благовоспитанный олк! Только не думай, что вызыванием дождя! Запомни, ты простой рыбак, и не думай, что вправе баловаться этим!
И Зет расстегивает окованный медью пояс. Снимает и дважды хлопает им по мозолистой ладони. И глаза у него горят жаждой крови, как у дикого зверя…
— Отойди от меня. Зет! — кричит он. — Отец, не разрешай ему подходить! Отец, не разрешай!
Но отец не слышит. Он лежит на земле. Тяжелая мачта переломилась о его грудь и треснула, и дождь высосал всю кровь из его тела, и кровь ушла в траву, а оттуда в землю, и напитала собой могилу мамы, чтобы быть вместе с ней.
Дождь усиливается, переходит в град, тучи становятся все темнее, и гремит гром; он гремит как набатный колокол: бум… бум… бум…
* * *
Эшер очнулся, судорожно вздохнул и понял, что слышит топот ног по лестнице, ведущей в Погодную Палату. Еще не освободившись от бредовых видений, чувствуя боль во всем теле, он едва успел встать на четвереньки, когда дверь распахнулась, и вбежавший Уиллер указал на него пальцем. Следом за ним вошли Пеллен Оррик и Конройд Джарралт.
— Видите? Видите? Я же говорил, что он здесь! Теперь вы мне верите?
В лице Пеллена ни кровинки, глаза сузились, словно от острой боли. С пояса свешивалась дубинка.
— Эшер? Ты что здесь делаешь? Только не говори мне, что этот хлыщ сказал мне правду!
Разрушительная волна гнева и отчаяния окатила Эшера, и он через силу сделал шаг навстречу Уиллеру, сжав кулаки.
— Ты глупец, Уиллер! Жалкий глупей! Ты все погубил!
Уиллер скалился, словно покойник, танцующий на собственной могиле.
— Не погубил! Спас! Я спас целое королевство, и вскоре все узнают об этом! — завопил он. — Там, внизу, стражники, они закуют тебя в железо и спеленают от макушки до пят! Все кончено, Эшер! С тобой все кончено!
Эшер бросился на него.
— Безмозглый идиот! Смердящее, червивое создание, мозгляк, как ты не понимаешь, что…
Пеллен сделал шаг вперед и ударил его дубинкой по голове. Эшер еще не оправился от заклинания погоды и поэтому сразу упал на колени.
Перед глазами плыли багровые круги, но он нашел в себе силы простонать:
— Не верь ему, Пеллен. Ты меня знаешь. Я не преступник и не предатель!
Лицо Оррика, словно высеченное из глыбы льда, осталось безучастным.
— Как же мне не верить, Эшер. Ты находишься в Погодной Палате, где быть запрещено.
Эшер поднял голову.
— Позовите короля. Он все объяснит. Он…
— Что ты здесь делаешь?
Эшер был так потрясен, что с трудом мог говорить.
— Не скажу, — прошептал он. — Я хочу видеть Гара.
В глазах Пеллена не было сострадания.
— Эшер из Рестхарвена, именем короля и властью, данной мне как капитану городских стражников, я арестовываю тебя за тяжкое преступление, а именно за нарушение Первого Закона Барлы.
— Отлично, капитан, — произнес Конройд Джарралт и положил руку в перчатке на плечо Оррика. Уиллер пританцовывал от радости, как ребенок перед раздачей подарков в праздничное утро. — Вижу, что у меня нет оснований сомневаться в вашей верности трону. Теперь позовите своих людей, и пусть негодяя покрепче свяжут. У меня к нему много вопросов.
* * *
Его поместили в ту же камеру, где сидел Тимон Спейк накануне своей смерти. Тогда, ничего не понимавший Эшер из Рестхарвена, бросил: «Пусть ублюдку отрубят голову!»
Теперь, давясь собственными слезами, Эшер горько посмеялся над собственными словами.
Мне не надо ничего, кроме лодки, океана и чистого солнечного неба над головой…
Ответ Гара долетел издалека, словно с тех пор прошли не дни, а долгие года:
Не каждый человек получает то, что хочет, Эшер. Большая часть людей довольствуется тем, что дают.
Он тогда сделал удивленный вид и парировал:
Прекрасно. А нельзя вернуть то, что дали, обратно?
Эшер попробовал пошевелиться, сдерживая стон, рвущийся при каждом движении измученного болью тела. Стражники вытащили кляп, которым зачем-то заткнули ему рот по пути из Погодной Палаты в казарму, но руки развязывать не стали, и они ужасно затекли. Локти стянули за спиной, запястья занемели, и плечевые суставы жгло, словно огнем. Во рту пересохло, язык ощущал вкус пепла и высохшей крови. Голова болела, и он вспомнил, что Пеллен в довершение ко всему стукнул его дубинкой.
Несмотря на путы, он смог бы сесть, но стражники убрали скамейку и солому, которые были предоставлены в распоряжение Тимона Спейка, и ему приходилось довольствоваться голым каменным полом. Даже сквозь подошвы сапог он чувствовал убийственный холод.
Было и еще одно, гораздо большее неудобство: ему уже давно хотелось помочиться. Но руки связаны, штаны расстегнуть невозможно, и когда стало невтерпеж, он просто помочился в штаны. Горячая струя, сбежавшая по правой ноге, обогреть стылое помещение и озябшее тело не могла, но и ей он был благодарен. Однако стыд и позор унижения были невыносимы.
Да, ему было стыдно, но не страшно. Он запретил себе бояться. Гар обещал, что защитит его, а Гар остается королем.
Время шло. Он удивлялся, что его держат так долго. Должно быть, Гара давно разбудили, хотя на дворе еще ночь. Или уже рассвело? Он не мог сказать наверняка.
Наконец, дверь в каземат отворилась, и вошел Конройд Джарралт; за ним следовал Пеллен Оррик. Эшер напрягся.
— Где его величество?
— Полагаю, сладко спит в своей постели, — ответил Джарралт.
— Вы ему не сообщили? — Эшер повернулся к Пеллену. — Ты должен был послать к нему, Пеллен, ты…
— Не Пеллен, а капитан Оррик.
— Что?
Глаза капитана были суровы.
— Обращаясь ко мне, ты должен говорить «капитан Оррик».
Эшер медленно перевел дух. Только не бояться!
— Хорошо. Капитан Оррик. Я знаю, что вы думаете, но, клянусь, если вы разбудите короля и он придет, то все… объяснится…
— Нас интересуют твои объяснения, — возразил Оррик. — Твое присутствие в Погодной Палате — тяжкое преступление, наказуемое смертью. Попытка привлечь к расследованию его величество тебе не поможет.
— Я ничего не скажу! Пока Гар сюда не придет!
