Уф, полегчало! Обидно, конечно, что со вчерашнего дня ни один кусок не пошел впрок, но это мелочи. Свежий ветер обдувал лицо, утихомиривал головную боль, приятно играя волосами, малахай упал на землю еще подле избушки.
— Что ты молчи-и-ишь? Отвеча-а-ай… ай-ай-а-ай!
«Вниз глянул, — догадался Упрям. — Зря он это».
— Упрям, пришибу-у-у!
— Все в порядке! — пересиливая слабость, крикнул ученик чародея.
— В каком порядке? Если ты управляешь полетом, то почему нас несет на восток? Мы уже Перемык проско-чили-и!
Правда, что ли? Упрям, повозившись, устроился в скособоченном котле, вцепился в веревку и, убедившись, что ему уже не грозит вывалиться на радость врагам отчизны, осмотрелся.
Все-таки он что-то напутал. Невпопад прихлопнул или строчку недосочинил — потом надо обдумать. А сейчас важно, что заклинание перекинулось на люльку не частично, а в полной мере, котлу остались только его крохи. В сущности, это ничего не меняло, однако управлять люлькой на расстоянии Упрям не мог. В обычном состоянии, наверное, не затруднился бы, а сейчас… ну очень паршиво ему было. Может, стоило остаться при насморке?
— Нещур! — Как бы подсластить новость? — Нещур. Заклинание сработало! Больше того — оно намного мощнее, чем можно было предположить!
Вроде звучит ободряюще.
— И что из этого следует?
— Будет лучше, если ты возьмешь управление на себя!
— А-а-а! Убивец, погубитель!
— Нещур, это просто! Ты взглядом предметы двигать умеешь?
— Нет!
— Плохо.
— Человек — не птица. Птицы мудрее. Они сначала учатся, потом летают. А человек сперва пролетит, потом ума набирается.
Ухватившись покрепче за веревку, Упрям стал подтягивать котел к люльке и скоро оказался подле волхва, хмурого — куда там туче грозовой.
— Протяни сюда посох, Нещур.
Когда старик выполнил его просьбу, Упрям достал перо и коснулся им посоха. Повторил часть прежнего заклинания и добавил новую:
Дерево, птиц приютившее, тайну узнай.
Дерево, в море поплывшее, тайну узнай.
Дерево, дерево, как мачтой можешь стать,
Как веслом — стань правилом, тебе силу даю, великую силу.
В том порукой камень Алатырь,
Что на острове лежит, дерево сторожит,
Дерево, на коем Восток сидит.
Нещур не перебивал, хотя и морщился. Ну да, нескладное заклинание, некрасивое. Зато слова верные. Должны сработать. Еще раз помахав пером, Упрям вернул посох волхву.
— Вот, теперь это правило. Вверх-вниз, влево-вправо.
— А быстрее-медленнее? — спросил Нещур, но, вглядевшись в откровенно болезненное лицо Упряма, смягчился: — Ладно, по ходу дела выясню.
Ученик чародея стал стравливать веревку — с превеликой осторожностью, памятуя, что котел в полете готов повторить все ее случайные извивы. Наконец веревка натянулась как струна, и он расслабился.
Если сидеть боком, упираясь только одной ногой, а веревку захлестнуть вокруг предплечья, то держаться можно, не прилагая особых усилий. Да садиться и неохота, все равно все сено над Перемыком рассыпалось. А так — виси себе, ни о чем не думай…
Нет, вот этого он все-таки не умел. К добру ли, к худу ли (Наум порой говаривал, что «к худу» — еще слабо сказано, но это когда журил), однако голова Упряма никогда не бывала пустой. Он летел и думал об учителе: как он там, в загадочном иномирье с бесстыжими девицами и полуживыми зверьками? Второе его, может, и заинтересует, а вот первое — едва ли. Скорее, напротив, раздражать будет. Немудрено, в его-то годы. Вот кабы мне туда… Э, нет, негоже так думать, — не очень убедительно попрекнул себя Упрям. Потом он подумал о Василисе. Вот же выпало знакомство — и смех и грех. Но вообще, все хорошо получилось. Лишь бы только ей избежать свадьбы с вендским уродом. Как она там? Нашла ли доказательства? Не взбрело ли ей в голову заветные слова задом наперед перечитать? Не сунулась ли, наконец, куда без спросу? Вина Бурезова непременно на вендов перейдет (вот как заклинание с котла на люльку), она это понимает и, как знать, вдруг захочет что-то сверх намеченного разведать? Норов-то непоседливый…
А вот еще о ком тревожиться стоит — о Буяне. Куда запропал? Нашел ли логово — да сам не попался ли? Там ведь оборотень, страшный противник. Да и нави не совсем дураки. Ох, большую силу Бурезов собрал — черную, жуткую! И ради чего?
Неужели для того только, чтоб направить через Дивный поток запретной магии? Как-то не укладывалось в голове. Злой чародей, конечно, может собрать вокруг себя уйму мерзопакостной нечисти, история знает тому много примеров, но чтобы целые страны в замысел вовлечь? Однако же и последствия замыслов куда большие: тут не только Дивный на кону — все земли славянские под ударом.
Решится ли злой ум разрушить единство славян, веками спаянное, хлебом и потом, дымом и кровью скрепленное? Отдать на откуп западникам… да ведь сами же славяне не потерпят!
Можно разбить дружину, даже соборную, постаравшись. Баклу-бей как раз для этого в Угорье и запущен. И подготовлен, что скрывать, на славу. Но это еще не значит землю взять. Людей-то, чай, не перекроишь.
И вдруг вспомнились Упряму «лекарственные мальчики» из Перемыка. А что, таких и перекраивать не надо — уже готовы. К ним любой чужеземец приди, даже с мечом окровавленным, они его расцелуют и, в рот заглядывая, учиться станут. Учиться забывать заветы отцов, учиться презирать самое существо свое…
Упрям мотнул головой. Нет, это чушь, бред болезненный! Похмельный. Таких мало, правда ведь? Они погоды не делают, как первая ласточка не делает весны.
Однако если уж думать всерьез, то стоило бы задаться вопросом: а откуда они вообще взялись? Как завелись-то? Должно быть, от безделья. «Надо будет, наверное, князю рассказать про «лекарственных мальчиков» — он умный, получше моего сообразит». И все же Упряму казалось, он верно чувствует: от безделья все и от зависти. Чего увидят — захотят, истинной цены не ведая.
Но если Бурезов и правда рассчитывает на таких — он просчитался. В Дивном не много найдется «лекарственных мальчиков»… хотя, с другой стороны, в Дивный и чужеземцы не вторгнутся. Не скоро, во всяком случае, даже по задумке Бурезова, посмеют. И все равно, хоть бы он свое коварство на полвека вперед продумал, — просчет. В столице воздух другой, не заведутся там «лекарственные мальчики». Бездельничать некогда, а завидовать нелепо, глядя, как полмира к славянам на поклон идет. Нет, не коснется Дивного зараза. И Ладоги, и прочих городов престольных. И нарочно их не разведешь: ведь дураков, как известно, не сеют, не жнут — они сами родятся.
Или сеют? И жнут? Пословица-то говорит только о том, что никто этим намеренно не занимается — а ну как найдется умник, займется?
«Нет, это я о чем-то не том думаю, — попрекнул себя Упрям. — Мне бы стоило список Маруха в памяти еще раз прогнать, записи Наумовы вспомнить — ведь не успею уже поработать с ними. А я тут нелепицу разрисовываю: дураков растить — вот глупость-то!..»
