Не успел генерал протиранием глаз ликвидировать эту
галлюцинацию, как снизу донеслось звуковое наваждение – вполне гражданское
подвывание мотора. Старенькая таксушка тянулась в гору боевой славы и вот
остановилась, раскорячившись, раскрылись сразу все двери, и вылезла в пороховые
будни «Зарницы» неприличнейшая компания: здоровенная какая-то параська с
танковым задом, вертлявый морячок в кремовой рубашке, крашенная сажей выдра в
подлейшем мини-платье из лживой парчи и верзила-хиппи в белых тапочках. Этот
последний одной рукой прижимал к груди неслыханное богатство – виньяк, джин,
виски, сливовицу, а в другой держал вилку с сочным купатом и потихоньку его
кушал.
Компания даже внимания не обратила на грозную боевую
технику, на юных патриотов с автоматами и на недюжинную личность
генерал-майора. Параська, выставив зоологический свой зад, взялась за
сервировку пикника. Она напевала «Тбилисо» и хихикала так, как будто у нее в
складках жира копошились муравьи. Черная шлюха развалилась на камнях в
мечтательной позе, прямо-таки «Бахчисарайский фонтан». Парча у нее задралась
едва ли не до пупка, и открылось нечто розовое, грязное, но желанное.
– Томка, – низким голосом позвала черная, –
ты под кого лягешь?
– А ты, Люсик? – прощебетала толстозадая.
– Без разницы.
– А мне литовец глядится, если не возражаешь. Терпеть
этот шабаш нельзя было больше ни секунды.
Генерал сложил ладони рупором и проорал:
– Немедленно покинуть зону маневров!
Гуляки тут обернулись и только сейчас заметили в десяти
шагах все воинство. Изумление их было велико, они смотрели на подразделение
Чувикова, словно на инопланетных пришельцев. Надо сказать, что и юные воины
взирали не без интереса на чуждую их патриотической аскезе стихию. Вдруг
долговязый хиппи отбросил в сторону свой купат и завопил, радостно простирая
руки:
– Чилдрен!
Подняв над головой большую коробку шоколадного ассорти и
постукивая в нее, словно в бубен, он стал приближаться к войску движениями
индийской танцовщицы.
– Кам ту сапа, джингл белл, хочешь чоколатку, маленький
пострел? – так пел негодяй.
Страшно сказать, как быстро началось всеобщее, полное и
неконтролируемое разоружение. В седой боевой ковыль полетели автоматы,
гранатометы, базуки, а долговязый и явно нерусский хиппи прыгал от восторга
выше головы, да еще и что-то хрюкал на языке потенциального врага.
Поначалу генерал-майора охватила полнейшая растерянность,
все происходящее показалось ему дурнотой, миражом, но потом он взял себя в руки
и завопил, подбегая к краю обрыва и замахиваясь на позорную компанийку пустым
пистолетом:
– Расстреляю!
– Правильно, генерал, – сплюнул сидящий на
багажнике таксист. – К стенке надо ставить этих паразитов. Иначе сифилиса
не искоренишь.
Паразиты, однако, ничуть пистолета не испугались. Обе бабы
вскочили на камни и давай лаять «не имеете прав» и «а где это написано».
Морячок, нахальные глаза, делал приглашающие жесты, постукивал ногтем то по
деревянному своему кадыку, то по бутылке.
– Водитель, съезжай с горы! – В полном уже кошмаре
Чувиков стал целиться в женщин.
– Я что? – снова сплюнул шофер. – Я, как
пассажиры скажут. У нас дисциплина.
– Дави! – возопил тогда Чувиков, взлетая на
броневик. – Дави, Степаныч, израильскую агентуру!
Санаторный шофер Степаныч, старший сержант запаса и полный
кавалер ордена Славы, тут же вылез из аппарата.
– Дави сам, Чувиков! Мне эта железка за семь дней опизденела
хуже тещи, а в тюрьму я не хочу. Вот стартер, нот газ, дави, если хочешь!
Огромная машина с диким ревом, поднимая столб пыли,
закружилась на одном месте. Чувиков смотрел сквозь прорези и видел то море, то
кусок лысой горы, то небо, прочерченное реактивными выхлопами, – авиация,
мать родная, выжги мне на макушке череп, кости и звезду! – и вдруг увидел
свое бывшее воинство, детей, семенную свою смену, надежду, будущих
освободителей Европы!… Дети приплясывали вокруг долговязового придурка в белых
тапочках, а тот, кривляясь, оделял их уже не шоколадом -
ЦВЕТАМИ!!!
Враг, враг матерый, зрелый, как фурункул, цветущий, как
гладиолус, хитрый внутренний враг, заброшенный извне! Вот кого надо давить в
первую очередь!
Броневик прекратил ужасное, но бесцельное кружение,
остановился и вдруг рванул на идиллическое сообщество друзей ботаники и
свободы. Дело могло бы плохо кончиться, если бы хиппи в белых тапочках не
перепрыгнул с удивительным профессионализмом через броню и не заткнул бы
генералу пасть букетом горных маков.
Очнулся Виталий Егорович Чувиков совсем не в дурной для себя
ситуации. Голова его покоилась на чем-то мягком (впоследствии выяснилось –
Тамаркины ляжки), пояс у него был отпущен, и живот, впервые за всю боевую
неделю, вольготно дышал, а возле рта своего видел Виталий Егорович чью-то руку
со стаканом янтарной влаги.
Конечно, в небе еще парила проклятая галлюцинация – семь
розовых десяток, и в голове еще клубился значительный вишневый омут, но напиток
был доброкачественный, резкий, и сознание быстро, как ему и подобает,
прочищалось.
– Повторить, товарищ гвардии генерал-майор?
– Разумеется, – строго кашлянул Чувиков и тут же
получил еще стакан и, кроме того, надкусанный купат со следами губной помады.
Чувиков тогда бодро сел и увидел вокруг себя весну
человечества, рожденную в трудах и в бою: боржомные звезды и шампанскую кипень,
фиксатые пленительные пасти дам, умело дерущие полнокровных купатов, и гитару,
и комсомольца Маяла, влепившегося в гранит как диковинная бабочка-инкрустация с
надломленным крылом.
Рядом сидел нестарый интеллигентный профессор, который,
заложив за уши длинные волосы, внимательно и с человеческим чувством, словно
медсестра, смотрел на генерала. Чувиков тогда ему с укоризной сказал:
– Вот ты мне все виску да виску подливаешь, а что эта
виска для русского человека – квас! Я, между прочим, больше нашу сормовскую
рабочую предпочитаю.
Профессор длинным пальцем преподнес ему слизистый сопливый
гриб.
– Виталий Егорович, ведь вы человек и я человек. Вот
хочется мне вам в рожу плюнуть, сукин вы сын, блядь полоумная, а я не плюю, а
преподношу вам закуску.
– Ваше имя, отчество, фамилия, место работы? –
осведомился генерал, принимая гриб.
– Патрик Генри Тандерджет, профессор Оксфорда, король
Пражского майалиса и дезертир из армии Соединенных Штатов.
