«Выбора нет, надо все ему рассказать», – подумал Линли. И он сказал:
– Ажар, у нее был еще один любовник, Эстебан Кастро, в то время, когда она жила с вами. Она просила меня не говорить вам об этом, но сейчас важно внимательно изучить каждую возможность, а другие ее любовники – это именно такая возможность.
– Когда? Где? – напряженно спросил Ажар.
– Я уже сказал. Когда она была с вами. В Лондоне.
Линли увидел, как пакистанец проглотил комок.
– Это потому, что я…
– Нет. Я так не думаю. Я думаю, что ей просто нравилась такая ситуация – иметь больше одного мужчины одновременно. Скажите мне, у нее был кто-то, когда вы встретились?
– Да, но она ушла от него ко мне. Она ушла от него. – Впервые за всю беседу голос Таймуллы звучал не очень уверенно. Он посмотрел на Линли. – Вы хотите сказать, что сейчас, если есть кто-то еще, кроме Лоренцо, и если Лоренцо узнал об этом… Но какое отношение все это имеет к Хадие? Этого я не могу понять, инспектор.
– Я тоже – по крайней мере, сейчас. Но за долгие годы я понял, что люди совершают невероятные вещи, когда задевают их чувства. Любовь, похоть, зависть, ревность, ненависть, жажда мести… Люди совершают невероятные поступки.
Ажар посмотрел на город, лежащий перед ними. Он был спокоен, как будто погружен в молитву. Он сказал просто:
– Я хочу, чтобы моя дочь вернулась. А все остальное… меня уже мало волнует.
Линли легко поверил в первое, но не был уверен во втором.
Апрель, 25-е
Лукка, Тоскана
Телевизионное обращение раздуло историю до невероятных размеров.
Исчезнувшие дети всегда были новостью № 1 в любой из итальянских провинций. Исчезнувшие хорошенькие дети привлекали всеобщее внимание. Но исчезнувшие хорошенькие иностранные дети, чье исчезновение привело на порог итальянской полиции представителей Скотланд-Ярда… Этого было достаточно, чтобы привлечь внимание журналистов по всей стране. Через несколько дней после передачи они разбили лагерь в месте, которое показалось им наиболее логичным с точки зрения вероятного развития событий, – перед questura. Они заблокировали проезд транспорта на железнодорожную станцию, заблокировали тротуары по обеим сторонам улицы, то есть создали помехи для всех и вся.
«Вероятное развитие событий» заключалось, в основном, в допросе полицией подозреваемых. Вдохновляемая прокурором, «Прима воче» наконец назначила главного подозреваемого. Другие газеты поддержали ее, и несчастный Карло Каспариа оказался, наконец, там, где мечтал его увидеть – как, впрочем, и любого другого, – Пьеро Фануччи: под журналистским микроскопом. «Прима воче» дошла уже до того, что наконец задала вопрос, который никому не давал покоя: когда же наконец кто-то решится выступить в качестве свидетеля и узнать в наркомане участника похищения bella bambina?
Такой человек появился достаточно скоро. Им оказался албанский продавец шарфов на mercato. Просветление его памяти было вызвано как самой телевизионной передачей с показом фотографий девочки, так и яростной проповедью Фануччи во время этой передачи. Этот человек наконец позвонил в questura с информацией, которая, как он надеялся, поможет в поисках пропавшего ребенка: он видел, как девочка выходила с mercato, и он абсолютно точно помнит, что Карло Каспариа в этот момент поднялся с колен и пошел за ней.
Сальваторе Ло Бьянко был совершенно не уверен, что этот свидетель помнил хоть что-нибудь, но, обдумав сложившуюся ситуацию, он понял, как можно с пользой использовать эту новую информацию. Старший инспектор немедленно сообщил ее Фануччи. Il Pubblico Ministero тут же объявил о своем намерении допросить подозреваемого лично, на что и надеялся Сальваторе. К моменту, когда несколько полицейских доставили Карло Каспариа в questura, Фануччи был уже там, собираясь подвергнуть его допросу с пристрастием, как язычники в свое время поступили со святым Лаврентием
[168]
, а представители семи газет и трех телеканалов толпились на улице перед questura в ожидании результатов. Каким-то образом они уже знали, что Каспариа доставлен сюда. Это навело Сальваторе на мысль о том, что кто-то сливает им информацию. Он был почти уверен, что это сам Фануччи, так как тот больше всего на свете любил, когда его превозносили за быстрое раскрытие преступлений.
Сальваторе почти испытывал чувство вины, отдавая бедного нарколыгу в руки Фануччи. Но это давало ему необходимое время. А Il Pubblico Ministero был очень занят допросом наркомана. Он орал, бегал по камере, дышал чесноком в лицо Каспариа, объявлял о том, что свидетели видели, как молодой человек ушел с mercato вслед за девочкой, и требовал, чтобы тот немедленно рассказал полиции, что сделал с похищенной.
Естественно, Карло все отрицал. Он смотрел на Фануччи такими яркими глазами, что, казалось, что в каждый его глаз вставлена лампочка. Они производили впечатление, что Каспариа весь внимание. На самом деле он просто был под кайфом. Трудно было понять, понимает ли он вообще, о каком ребенке говорит ему Фануччи. Он спросил magistratо, на кой черт ему сдалась маленькая девочка. Фануччи ответил, что его не интересует, зачем Карло нужна была маленькая девочка, зато очень интересует, что он, в конце концов, с нею сделал.
– Ты передал ее кому-то за деньги? Где? Кому? Как вы договаривались?
– Не знаю, о чем вы говорите, – заговорил Каспариа после того, как получил подзатыльник от Фануччи, проходившего за его стулом.
– Ты перестал просить милостыню на mercato. Почему?
– Потому что мне надоело, что полиция не дает мне проходу, – объяснил Каспариа, положил голову на руки и заканючил: – Дайте же мне поспать. Я хотел заснуть, когда…
Фануччи вздернул наркомана за его вонючий и грязный воротник и прорычал:
– Bugiardo!
[169]
Bugiardo! Ты больше не появляешься на mercato, потому что тебе не нужны деньги. Ты получил все, что тебе было нужно, передав девочку другому! Где она? Лучше тебе сказать это сейчас, потому что полиция обыщет каждый сантиметр конюшен, в которых ты сейчас живешь. Ты этого не знал? Так вот, послушай меня, ты, несчастный stronzo
[170]
: когда мы найдем улики, свидетельствующие о том, что она там была – ее волосок, отпечаток пальца, нитку от одежды, резинку для волос или что-нибудь еще, – ты окажешься в яме с дерьмом и без лопаты. Можешь ты это понять своей дурной головой?
– Я не крал ее.
– Тогда почему ты пошел за ней?
