Все еще неторопливо, будто не желая нанести лишний вред, человек наклонился и вынул сотовый из внутреннего кармана Лэйтропа.
– Есть в машине еще? – спросил его партнер.
– Нет.
– Значит, порядок?
– Порядок.
Человек, ранее нанесший ему удар, опустил глаза, и зрение Дэвида прояснилось: когда он дважды выстрелил Лэйтропу в грудь, в этих глазах не было ничего, кроме сосредоточенности ремесленника на своей работе. Два тихих звука, словно хлопнул в ладоши ребенок. Результат: пробоины размером с кулак. Затем пришла боль и изумление. У них мой бумажник. И телефон. Зачем стрелять?
А почему бы и нет? В определенных кругах убийство с некоторых пор перестало быть самым страшным из грехов. Вопрос «Зачем?» никого не волнует. Можно убить ради забавы или любопытства, или чтобы приняли в банду, или просто потому, что так захотелось. Но эти люди – не грабители. Он не спускал глаз с человека, медленно теряя сознание, немея. Перед глазами серело, поле зрения сужалось. Больше не было связных мыслей, остались чувства, сменяющиеся слишком быстро, чтобы их уловить, и изумление все еще не прошло, однако смешалось теперь с вселенской печалью, как при прощании с кем-то самым близким, кого больше не увидишь никогда. Но ни капли сожаления. Ни следа. Дэвид Лэйтроп давно привык к мысли о смерти и старался прожить каждый день так, чтобы, когда придет его срок, встретить смерть если не с распростертыми объятиями, то хотя бы без страха.
Человек прицелился ему в лоб, чуть левее центра, и нажал на спусковой крючок. Последнее, на что упал взгляд Лэйтропа, – номерной знак на «Форд Экспедишн», безукоризненно чистом, словно только что выкатившемся из автосалона. Цифр не было видно из-за толстого слоя чего-то, напоминающего засохшую грязь. Они проделывали такое в Багдаде, Кабуле и Карачи. Он все понял.
33
«Доктор Кейси, сейчас чуть больше полуночи. Если вы еще не ушли, спуститесь, пожалуйста, на 4. Вам стоит это увидеть».
Лу Кейси смотрел на записку. Четверть третьего ночи. Он приехал в УПРБ в 6:30 утра и вздремнул всего лишь дважды – остальное время работал. Он всегда приходил раньше своих подчиненных, а уходил последним. Теперь он не уйдет, пока не выполнит просьбу Эвви Флеммер еще раз зайти на УБЗ-4. Судя по тону, новость обещала быть приятной.
Кейси взял записку в руки, снова положил, зашел в смежный с кабинетом маленький туалет, ополоснул холодной водой лицо и шею. Вытираясь, посмотрел на себя в зеркало. Вид был настолько жуткий, что Кейси рассмеялся вслух. На бледной как полотно коже круги под глазами казались почти черными. С позапрошлого вечера он не брился, щеки поросли жесткой рыжей щетиной.
– Выглядишь как оживший мертвец. Фу! – Он состроил рожу, засмеялся, покачал головой.
Усталость творит странные вещи с человеческим умом, Луис.
Особенно с тем, что изначально не самый блестящий.
Хватит! Пусть ты устал, ум у тебя что надо.
Так почему же ты не можешь взломать эту штуковину? Разве солдатам больше не нужно лекарство?
Впрочем, уже почти…
Ну да, конечно! Как там говорится? «Почти» не считается, Луис.
Придется больше работать, усерднее. Как Эвви Флеммер. Он уже забыл, когда она в последний раз покидала здание. Если может она, значит, сможет и он.
Три четверти часа спустя он стоял под струями воздуха – сушился после обеззараживающего душа. Вентиляторы отключились, на входной панели вспыхнул зеленый светодиод. Кейси нажал большую красную кнопку, автоматические двери открылись, и он вошел.
У одного из столов работала Эвви.
– Привет, Эвви. Ты хоть изредка уходишь домой?
– Мне больше нравится здесь, сэр. Повернитесь, я вас подключу.
Кейси повиновался и почувствовал, как она подсоединяет воздушный шланг и отключает ИСОЖ. Он хотел ей что-то сказать, но туман усталости никак не давал припомнить, что именно. Неважно. Вспомнит потом.
– Что же такого интересного не может подождать до завтра?
– Вам необходимо взглянуть самому, сэр. Постойте, сейчас я настрою изображение.
Он ждал в полусне, пока Эвви, склонившись над прибором, крутила диски и выверяла настройки. Казалось, на это уходит дольше времени, чем обычно.
– Черт! – От усталости ее голос прозвучал раздраженно. – Простите, сэр. Я все испортила. Придется начать снова. Потерпите еще чуть-чуть. Оно того стоит, обещаю.
– Не вопрос, Эвви. Вся ночь впереди.
Кейси зевнул, покачнулся. Сон тянул его вниз, как камень в воде. Он попытался сосредоточиться на том, чем занята она, но из-за костюма ничего не было видно, а стать рядом не хватало места. Он стоял и…
Кейси встрепенулся – похоже, он стоя уснул. Однако происходило и еще кое-что. Глаза затуманились, стало трудно дышать. Эвви Флеммер не было около микроскопа. Он резко повернулся, но потерял равновесие и едва не упал. Осторожнее! Костюм порвется – считай, ты покойник.
Она стояла у выхода в шлюзовой отсек.
– Эвви?
Чтобы произнести единственное слово, потребовалось колоссальное усилие. От нагрузки Кейси задыхался, как спринтер. Картинка перед глазами стала расплывчатой, серой. Сердце норовило выскочить из груди.
– Эвви!
Она не шевельнулась. Стояла, свесив руки, и безразлично глядела на него. Изучала, как изучают подопытный образец. Кейси ловил ртом воздух, началась тахикардия, пульс участился до ста восьмидесяти ударов в минуту.
Внезапно до него дошло: отказала система подачи воздуха. Он потянулся к шлангу за плечом и вновь чуть не упал. Тогда он схватил блок ИСОЖ, висящий на поясном ремне костюма, нашел выключатель. Безрезультатно. Поле зрения сужалось, учащенное дыхание сжигало остатки кислорода внутри костюма. Уровень углекислого газа в костюме и в теле зашкаливал, лаборатория поехала перед глазами. Он потерял равновесие, упал, сильно ударился спиной.
Потрясенный, Кейси лежал на полу, слабо взмахивая руками. Эвви Флеммер подошла, стала рядом. Слегка наклонилась, и он разглядел ее лицо – спокойное, любопытное лицо ученого, наблюдающего процесс, который, возможно, заслуживает внимания.
Затем Эвви сделала странную вещь. Она улыбнулась.
У него посинели губы, расширились зрачки. Кейси еще мог думать, но ноги и руки онемели, а глаза все сильнее затягивались пеленой, будто он глубже и глубже погружался в темную воду.
– Эвви.
Он даже не был уверен, что произнес это вслух.
Флеммер смотрела, как Кейси умирает, однако двойное искажение от масок делало его лицо размытым и нечетким. Оно могло быть лицом другого человека, толстошеего и волосатого, как обезьяна, который в душном трейлере в Оклахоме вытворял с ней отвратительные вещи на глазах у ее матери. Каждый день она смотрела на их фотографии – напоминала себе о том, что отец сейчас в Макалестере, тюрьме строгого режима штата Оклахома. Она досконально изучила, что именно проделывают с извращенцами за решеткой. Посмертную фотографию матери она тоже хранила, чтобы наслаждаться ужасом существования этой женщины – не в тюрьме, а в аду, куда та непременно попала, повесившись после рассмотрения дела о насилии над ребенком.
