– Да не то слово! Ван Гогу и не снилось, – хмыкнул Василий и поднялся вслед за женой, которая, посмотрев на часы, вспорхнула и начала торопливо собирать художнический скарб.
Жара не располагала даже здесь, «Под ивой», к активным передвижениям в разгар дня – все предпочитали отдавать дань Морфею. После четырех начиналось легкое оживление: кто-то выходил в холл купить газировки, кто-то распахивал окно, выключая кондиционер и пуская живой воздух, кто-то курил на балкончике, любуясь серебряной листвой огромной ивы, растущей с северной стороны дома. Потом раздавались смешки, громкие голоса, топот на лестнице – и к пяти гости сходились, нарядные и румяные после сна, на террасе.
Сегодня первой свое место за столом заняла дальняя родственница Даши – Лика Травина: толстенькая улыбчивая женщина без возраста, преданная «нарядной» одежде с люрексом и детскому крему как универсальному косметическому средству. Тонкие соломенные волосы она стригла под «гарсон», который немилосердно подчеркивал ее круглые щеки. Даша пообещала ей проживание за полцены и теперь с ужасом считала дни до отъезда Лики, когда откроется правда: с гостями рассчитывался ТОЛЬКО муж. Лика принарядилась в кумачовую футболку с блестящей пандой на груди. Зуля, выйдя на террасу и уставившись на объемный бюст Травиной, аж поперхнулась, приветствуя ее.
– Вы, Зуленька, как всегда, неотразимы! – расплылась в бесхитростной улыбке Лика. Зуля вымучила крокодилий оскал и уселась, сверкая загорелыми плечами. Она была в донельзя открытом сарафанчике лососевого цвета. Копну каштановых кудрей Абашева собрала высоко на затылке. Расположившийся напротив редакторши Степан Никитич Бултыхов глаз не мог оторвать от ее лебединой шеи.
Описать внешность самого Степана Никитича представлялось большой проблемой. Он был классически невзрачен: ни толст ни тонок, ни стар ни молод, русый, с простоватым лицом и серыми глазами, а довершали невзрачный образ бесформенные усики. Приехал по рекомендации то ли соседа, то ли приятеля покойного хозяина. Он так мало и невразумительно говорил, что Василий отказался от идеи завести дружески-деловые связи с этим бирюком. Приехал сам – и ладно. Чем занимался Бултыхов, также оставалось загадкой. В течение недели, что Степан Никитич проживал в отеле, он с рассветом уходил на рыбалку – незначительный улов торжественно вручал местному приблудному коту, а после сидел с газетами на террасе, потягивая мятный настой. К спорту, прогулкам и купанию Бултыхов не проявлял ни малейшего интереса.
– Дашенька, мне бы, как всегда, кофейку, – голосом капризного ребенка обратилась Абашева к хозяйке, расставляющей вазочки с печеньем и кексами на столе.
– Хотя бы раз попробуйте наши травяные чаи, Зуленька, – сказал Василий, водружая с превеликой осторожностью устрашающий самовар на стол.
Зуля в ответ скривилась:
– Все они для меня на один вкус: крапива крапивой. Нет-нет, и не пытайтесь сделать из кофеманки чаеманку. Это также бессмысленно, как делать из кошатника собачника.
– А вы сами, конечно же, кошатница, – пробурчал Бултыхов в усы.
И страшно смутился, натолкнувшись на колючий взгляд.
– Отчего же? Собачница. У меня французский бульдог Кузя. Жуткий храпун и пердун.
– Какая прелесть! – хлопнула пухлыми ладошками Лика. – На кого же вы его оставили?
Зуля оставила вопрос Травиной без ответа, беря из рук Даши свой «американо». На приготовление кофе, как и вообще на кухню в этом смехотворном обиталище, Абашева пожаловаться не могла. И где только эти супруги-дилетанты раздобыли такого повара?
– Лёвочка Зиновьевич! Идите к нам! – крикнула Лика, взмахнув рукой.
От входа, мимо теннисного стола, к дому шел Гулькин с тюками в руках.
Даша сделала мужу «страшные» глаза. Вася категорически запрещал прислуге болтаться около гостей. Хозяйка умолила сделать для Гулькина исключение, когда речь шла о Лике. Тут явно вырисовывалось что-то романтическое с явной перспективой на дальнейшие отношения.
– Вечер добрый, господа! – почтительно поприветствовал всех, склонив голову, Гулькин и, послав ослепительную улыбку Лике, прошествовал к черному ходу, где его уже встречала хмурая, но исполнительная горничная Ида: она с утра ждала чистое белье из прачечной. Только творческий Лева в заботах о создании креативного сайта совсем позабыл о простынях и полотенцах.
Надсадный баритон заставил постояльцев вздрогнуть. Герой-любовник Федотов не мог эффектно не обставить свой выход к собравшимся. На этот раз он прибегнул к арии Германа из «Пиковой дамы». Народный артист вплыл на террасу в сопровождении пожилой отдыхающей – ярко накрашенной, очень продуманно одетой и поддерживающей безупречный маникюр Адели Вениаминовны Пролетарской. Главной заботой старушки, пекущейся о внешних приличиях и сохранении себя в форме, была маскировка устрашающего второго подбородка. Сегодня Адель Вениаминовна накрутила на шею лиловый шелковый платочек, в тон юбке и аметистовым серьгам.
– «Что наша жизнь? Игра!» – Глеб Архипович обрушил последнее слово с такой силой на голову семенящей рядом с ним Адели Вениаминовны, что та споткнулась, но, подыгрывая милому ребячеству актер актерыча, очаровательно рассмеялась. Спускаясь по лестнице, эти двое успели поспорить.
– Нет-нет, Адель Константиновна, тут вы меня не убедите никогда. Любой, я подчеркиваю, любой человек играет роль. Находится в образе. Причем в каждую конкретную минуту – в определенном, заданном предлагаемыми обстоятельствами.
Сухощавый, высокий и все еще замечательно красивый Глеб Архипович галантно выдвинул стул перед Пролетарской.
– Благодарю, Глеб Архипович, но вы можете взглянуть на меня и удостовериться в исключении из вашего правила. Я всегда едина. Никогда и ни для кого роли играть не буду. И умудрялась не делать этого даже в цековские времена.
– Ну, не знаю, не знаю. Кстати, исключение ведь подтверждает правило. О, благодарю, Дашенька. – Актер принял из рук хозяйки чашку, пригубил напиток и остался необычайно доволен им. – Что это? Смородиновые нотки… чудесно. И клубника. Определенно клубника!
– Роли-то вы все еще играете, а вот имена персонажей напрочь забываете. Отчество Адели Вениаминовны – Вениаминовна! По буквам повторить? – Зуля затянулась духовитой розовой сигареткой.
Панибратский тон как-то естественно сложился между литераторшей и актером. Глеба Архиповича нагловатость безвестной редакторши лишь веселила. Ему вообще очень нравилась эта «горячая штучка».
– Ах, Зулечка, у нас, актеров, вообще никаких отчеств не существует. Все это незначительно. Правда, Адель Валентиновна?
– У, проказник! Ну, держитесь, – кокетливо погрозила пальчиком в пигментных пятнышках Пролетарская.
– Вы лучше скажите мне – откуда у вас такая фамилия? Псевдоним? – поинтересовался Федотов, прихлебывая чай.
Вдова вздохнула:
– Увы, нет. Родители мужа дали моему Марлену не только соответствующее имя, но и придумали фамилию.
