– Я не позволю, чтобы Браун использовал меня для того, чтобы сделать больно тебе.
Они гребли на одном месте, глядя друг на друга, пока не успокоилось дыхание.
– Господи, я хочу лишь узнать, есть ли что-то такое, чего он боится!
Если ты когда-нибудь почувствуешь на своем лице мое предсмертное…
Корал чуть отплыла назад и пристально посмотрела на него.
– Ты действительно хочешь это знать? – прошептала она, но ему ее слова показались оглушающим грохотом. Льюистон застыл на месте.
– Да, – прошептал он, затем вздохнул и добавил: – То есть нет.
– Как хочешь.
– Корал, ради бога, он наверняка сделает с тобой что-то ужасное, если узнает, что ты рассказала мне.
Женщина подставила лицо жаркому итальянскому солнцу.
– Он уже много чего со мной сделал. Так что за ним должок.
Сердце Льюистона едва не выпрыгнуло из груди.
– Думаю, частично это как-то связано с католической церковью. Он всегда разговаривал с кардиналом. Но настоящая причина кроется в чем-то другом. Есть одна книжка в кожаном переплете. Он держит ее в ящике стола. На обложке золотыми буквами написано «Гороскопы смерти». Это название придумал один астролог, который составил их для отца Брауна.
– Кроме шуток?
– Какие тут шутки! Абсолютно серьезно. Например, в одном из них было сказано, что его отец утонет в чужой стране.
– И как? Утонул?
– Утонул. В яхту его отца попала молния, и судно село на мель недалеко от побережья Мальты. Вот тогда Браун и начал воспринимать эти гороскопы всерьез.
– О, господи!
– Тот астролог составил гороскоп и для самого Брауна. Там сказано, что он должен погибнуть от рук убийцы.
– Ну и ну!
– И еще. Это как-то связано с Вифлеемской звездой. Астролог сказал, что каждые двадцать лет случается некая конфигурация звезд, и она находится в его Доме Смерти или как там это называется. Я не разбираюсь в астрологии.
– Ты хочешь сказать, что…
– Ну да. Он до ужаса напуган этим клоном Иисуса. Он всячески пытается не показывать вида, но я-то знаю!
Если ты когда-нибудь почувствуешь на своем лице…
Льюистон в упор смотрел на женщину, которая только что ради него подставила под удар собственную жизнь. А ведь они едва знакомы. И в то же время прекрасно понимали друг друга. Корал послала ему воздушный поцелуй и вылезла из бассейна. На губах ее играла довольная улыбка. Стоя на бортике, она надела туфли на высоком каблуке и в чем мать родила направилась к залитой солнцем вилле, волоча за собой по тропинке край очередного яркого парео. Настоящая богиня любви.
Когда она исчезла из вида, Льюистон тоже вылез из воды. Он насухо вытерся, с намерением вновь одеться, однако как приятно было чувствовать траву под ногами, солнце на коже и дуновение ветерка! Чак прищурился, представляя себе акации с плоскими кронами – их ветки масаи использовали при постройке изгородей вокруг своих домов. Он представил себе ни с чем не сравнимые запахи травы после дождя, когда все, казалось, пробуждалось к новой жизни – густая смесь запахов и радости бытия.
Льюистон прошел через парк мимо фазанов и павлинов. Несмотря на то, что он сделал и что ему еще предстояло сделать, им владело умиротворение. Он посмотрел вперед и увидел Брауна. Тот стоял недалеко, глядя с высоты сада на видневшийся далеко внизу остров, и его седые волосы трепал легкий ветерок. Голова его была такой большой, что он чем-то напоминал древнего идола. Он стоял, сжав пальцы в кулаки. Почему-то Льюистону подумалось, что здесь, на земле, Теомунд хочет быть единственным богом. Он прочистил горло. Браун обернулся и, посмотрев на него, произнес:
– Вижу, вы расстались с плавками.
Льюистон почувствовал, что краснеет. Он позабыл о том, что нужно одеться.
– Да, извините.
Браун улыбнулся.
– Я заметил это в вас. Именно поэтому я и выбрал вас. Ну как, вы нашли Корал столь же восхитительной, какой ее находят премьер-министры?
– Да, – ответил Льюистон.
– Отлично. Прекрасно, – Браун пристально посмотрел на него. – Мне кажется, вам что-то не дает покоя.
– Да, я хотел бы поговорить о мальчике.
– И?
– Это всего лишь ребенок. Он ни для кого не представляет угрозы.
Браун несколько мгновений буравил его взглядом, а затем сказал:
– Что вы задумали, Чак?
Льюистон выдержал его холодный взгляд.
– Вы возомнили себя Богом.
Браун расхохотался.
– Обожаю образованных людей с богатой фантазией, Чак. Знаете, я хочу вам кое-что сказать. Вы верите в астрологию?
Значит, Браун все-таки не слышал, что Корал сказала ему.
– Разумеется, нет.
– Разумно. Я тоже раньше не верил. Но мудрецы древности были астрологами, Льюистон. Они следили за положением Юпитера и Сатурна, которые время от времени выстраиваются в линию. В моем гороскопе такое положение означает смерть. Спровоцировать его может клон Иисуса. Я не могу этого допустить.
– И нет никакой другой причины?
Браун фыркнул.
– Даже если бы и была, я вам не скажу.
– Послушайте, неужели вы и впрямь считаете, что…
И вновь Браун довольно расхохотался.
– Возвращайтесь к Корал, мистер Льюистон, если, конечно, вы еще не сполна получили удовольствие. Делайте то, что вам велено, а мои дела предоставьте мне.
– Но ведь это всего лишь ребенок…
Улыбки Брауна как не бывало.
– Я думал, что до этого дело не дойдет.
С этими словами он протянул Чаку фото. Тот был вынужден взять его в руки. На фотографии была изображена его жена, причем в тот момент, когда она давала жизнь их сыну. Откуда у Брауна этот снимок? Как он посмел носить его с собой? На глаза Льюистона навернулись слезы ярости.
– Вы… омерзительны!
– Я не хотел бы причинять им зла. Чак, вы выполнили то, о чем я вас просил. Потерпите еще несколько дней, и вы свободны. Клянусь честью. Вы обо мне больше никогда не услышите! – Браун потянул руку и заглянул ему в глаза. Его собственные светились едва ли не теплотой. – Честное слово.
Льюистон машинально пожал руку Теомунда Брауна. Тот отвернулся и принялся вновь созерцать красоты озера Маджоре – три острова архипелага Борромео, поблескивающие внизу подобные трем изумрудам, экскурсионные катера, рыбацкие лодки, яхты, либо стоящие на приколе, либо разрезающие водную гладь.
Еще несколько дней.
Льюистон зашагал назад к вилле.
На балюстраде он увидел, как белая пава, прячась среди камышей, выгуливает свое потомство. Голову птицы венчала белая корона. Птенцу предстояло еще подрасти. Льюистон остановился, чтобы понаблюдать за ними, чтобы почувствовать под ногами траву и подумать о Мэгги, тайной мадонне, которая тоже где-то прячется со своим ребенком. Подумал он и о том, как поступил с ней Сэм. Неожиданно он поймал себя на том, что в такт музыке Моцарта прыгает в траве, как масай. Высоко-высоко.
