Следом за ним поднялся Юсупов, сказал:
— До встречи, Андрей.
И тоже исчез.
Коля понял, что и ему следует бежать во дворец. И тут его храбрость кончилась.
В Коле наступило спокойствие, что бывает уже вечером, когда труба прогремела отбой и неубитые солдаты стягиваются к своим бивакам, моля небо, чтобы назавтра бой не начался новый.
Но на самом деле бой еще гремел и не намеревался кончаться. И перебежать к дворцу оказалось более трудным, чем лежать у пулемета.
Выстрелы смолкли, но не потому, что бой завершился, а потому, что все, очевидно, прицелились в Беккера.
— Э-ге-гей! — раздался зычный крик спереди. Коля поглядел в щель щитка — на дорогу выхромал Мученик, по обе стороны его шагали два угрожающего вида советчика с револьверами и шашками наголо.
Мученик не был вооружен, он держал в руке небольшой белый флажок.
— Мы предлагаем переговоры! — кричал он. — Прекратим братоубийственную вражду! Товарищи солдаты! Граждане свободной России! Бросайте оружие и переходите к нам, потопим в море угнетателей Романовых! Хватит им пить нашу алую кровь и насиловать наших жен.
— Так стреляйте же! — прошипел Коля солдату.
— Нельзя, лейтенант, — ответил солдат. — Они же с белым флагом.
— Какого черта — с белым флагом! — закричал Коля, вырывая рукоятки пулемета у солдата. Корень всех его зол и неудач был в этом опереточном генерале — в солдатской шинели и прусском «пикельхельме», из-под которого торчали рыжеватые лохмы. — Эмиссар! — бормотал Коля. — Я те покажу, эмиссар!
— Нельзя, — повторял солдат, мешая Коле, и тот отталкивал его.
Крики Коли донеслись до Мученика, который, размахивая белым флажком, начал отступать, но не побежал, как побежали его спутники, боевые советчики с револьверами.
Коля смог наконец нажать на гашетку, пулемет выпустил две или три пули, и ленту заклинило.
— Я же говорил, — произнес над ухом солдат, — я же предупреждал, ваше благородие.
— А идите вы все куда подальше! — рассердился вконец Коля и, решившись, поднялся и пошел ко дворцу. Он не оглядывался, будучи уверенным, что никто не будет в него стрелять. А если даже и стреляли, он этого не услышал.
Дверь во дворец открыл князь Юсупов. Жан стоял за его спиной.
— Вы истинный герой, господин Берестов, — сказал Жан. — Вы также, князь. Я доложу о вашем подвиге Ее Величеству.
Коля внутренне улыбнулся — и сам не понял сначала, что же смешного в словах Жана. Потом сообразил: смешное было не в словах, а в том, что доклад об отличившихся на поле боя офицерах намеревался делать ливрейный лакей.
— Дурак, — сказал устало князь Юсупов, — ты боишься, что я доложу раньше и все поймут, что ты праздновал труса.
— Я не герой и не офицер, — ответил Жан смиренно, но нагло.
— Пошли смоем эту грязь, лейтенант, — сказал Юсупов.
Коля с благодарностью согласился.
* * *
В малой гостиной почти ничего не изменилось.
— Мы наблюдали из окна, — сказала Мария Федоровна, — подойдите ко мне, мон анфан.
Юсупов и Коля подошли к императрице.
Старуха встала, каждого притянула сухой ладонью к себе, поцеловала в лоб.
— Спасибо, — сказала она по-русски.
На диване сидел полковник Баренц. Голова его была аккуратно перевязана. У виска сквозь бинт просачивалась кровь. Рядом стояла горничная Наташа со стаканом воды. Полковник был в беспамятстве.
— Положение наше неприятно, — сказал Колчак. — Охрана оказалась совершенно не готова к быстрому наступлению противника.
— Ими командовал Мученик, — сказал Коля. — Я его узнал.
— Это не важно, — сказал адмирал. — Моя охрана плюс отряд Баренца — все вместе не более пятидесяти штыков. По дороге наступают около двухсот, но еще столько же занимаются сейчас обходным маневром, пытаясь выйти ко дворцу вдоль моря. И это куда более опасно. С той стороны у меня только один пулемет и шесть матросов.
— Но вы телеграфировали в Севастополь? — спросила императрица.
— Связь нарушена, — сказал Колчак. — Разумеется, я рассчитываю на адмирала Немитца. На то, что в решающий для России момент он поймет, что судьба страны важнее, чем лавры революционера.
— Он из хорошей семьи, — сказала Мария Федоровна.
— Многие из ваших врагов, императрица, происходят из хороших семейств, — сказал Колчак.
— Чего же мы ждем? — спросил Юсупов.
— Мы ждем миноносца, который должны прислать за нами из Севастополя. Иного пути отсюда нет — мы не можем прорываться сушей, рискуя жизнью Ее Императорского Величества.
— Я не боюсь смерти, — сказала императрица.
— Вы нужны России живая, — мягко улыбнулся Колчак, не показывая зубов — он всегда помнил о своем недостатке.
— А как мы узнаем, идет ли кто-нибудь к нам на выручку? — спросил князь Юсупов.
— Наверху, на башне, мы оставили наблюдателя. — Колчак поднялся. — Нам нельзя терять время, — продолжал он. — Берем только самое необходимое. Я не смогу выделить носильщиков. За исключением государыни, все сами несут свои вещи. Вы возражаете, князь?
— Наташа, — сказала императрица, — мы возьмем только мою шкатулку и самое необходимое из одежды. Нам не понадобятся солдаты. — Императрица не скрывала гордости своим решением. — Жаль, что Таня оставила нас…
Слова императрицы оказались как бы пророческими — тотчас же дверь широко отворилась, и в ней показался Жан, который поддерживал под мышки бесчувственную княжну Татьяну. Лакей потащил княжну к дивану и посадил ее рядом с Баренцем.
— Ах, что с ней сделали! — воскликнула императрица.
Ирина Александровна присела на корточки рядом с диваном.
— Таня, — сказала она.
Та простонала, но не ответила. Ирина Александровна, не глядя, завела за спину руку, и князь Юсупов, как в отрепетированном номере, вложил в пальцы стакан с водой. «Из рукава он его вытащил, что ли?» — подумал Коля.
Таня отпила глоток.
Колчак отошел к окну и поманил к себе Колю.
— Лейтенант, вы умеете метать гранаты? — спросил он.
— Очень давно, на учениях, — сказал Коля.
— Когда появится катер и мы будем уходить к морю, вам придется задержаться — вы прикрываете нас на случай, если бунтовщики прорвут ограждение. Гранаты в моей машине, под сиденьем.
— Ой! — закричала Татьяна. — Я не хочу жить! Я не буду жить!
Она пришла в себя, и это было хуже, чем беспамятство.
— Что с тобой случилось? Что случилось? — спрашивала Ирина Александровна.
