На этом Томми счел, что с «лирической частью» покончено — лицо его сделалось серьезным.
— Так, теперь у нас есть десять минут. Расскажи-ка мне все, что вчера произошло. Все, что запомнилось: как они выглядели, сколько их, что говорили. И пожалуйста, как можно подробнее! — Похоже, он забыл, что они не в его кабинете в Темз Хаус
[7]
и она не его подчиненная, прибывшая туда с докладом.
Теперь, по прошествии времени, вчерашняя сцена в салоне казалась Клодин похожей на эпизод из какого-то гонконгского боевика; даже было немного неловко упоминать про белую пластиковую маску и черную мантию — казалось, нормальному человеку трудно будет поверить, что такое могло произойти в действительности.
Тем не менее Клодин принялась рассказывать, добросовестно припоминая подробности. Томми прервал ее лишь дважды. Один раз, когда она дошла до слов человека в маске «Киньте его за борт», перебил: «А ты что — знаешь арабский?» — пришлось объяснить, что говорил этот тип все время на английском языке. И второй раз — спросил, сколько террористов она видела одновременно.
— Шесть, — мысленно подсчитав, ответила Клодин. — А, нет, семь — еще этот, в маске.
Закончив рассказ, она добавила:
— Шейх говорит, что он заплатит деньги — и они уедут… и никому ничего плохого не сделают.
— Ну да, ну да, — кивнул Томми, но в глазах у него было что-то такое, отчего ей стало ясно: он ни на йоту в это не верит.
Встал, подошел к иллюминатору, прищурившись, глянул сквозь стекло — и, подобрав с полу веревку, принялся сматывать ее в аккуратный моток.
— Ты что — действительно на ней висел, пока меня ждал?! — спросила Клодин. — Она же тонкая совсем!
— Вообще-то такой канат выдерживает до полутонны. Но я не висел — у тебя под окном декоративный выступ проходит, дюйма в полтора. Вот я на нем и стоял, а за канат держался… — Сунул веревку за пояс. — У тебя мелочи немного не найдется?
— Что? — Клодин показалось, что она чего-то не дослышала: зачем ему сейчас деньги?!
— Ну мелочи — монет всяких…
— Да, — она достала из сумки кошелек, вытряхнула содержимое на ладонь. — Но тут немного, и английских почти нет — я не меняла…
— Неважно. — Томми выбрал несколько монет, сунул в карман. — Спасибо, достаточно.
Подошел к двери, взглянул вверх — после чего принес стул, влез на него и принялся, используя вместо отвертки монетку, отвинчивать вентиляционную решетку. Открутил три винта, сдвинул ее вбок, оставив висеть на четвертом — открылся проем, достаточный, чтобы пролезть человеку.
— На, возьми! — Обернулся, протягивая сжатый кулак.
Клодин протянула руку навстречу, и он ссыпал ей на ладонь винты с широкими плоскими шляпками.
— Ты сможешь потом поставить на место панель и обратно закрутить?
— Да, разумеется.
— Монеткой — сумеешь?
— У меня есть пилка для ногтей, — отмахнулась Клодин.
Стерпела скептическую ухмылку, возникшую на его губах: бесполезно объяснять мужчине, что пилочка для ногтей в руках знающей женщины — это универсальный инструмент, заменяющий нож, вилку, чайную ложку, отвертку и открывалку для бутылок. Куда больше ее волновал сейчас другой вопрос: поцелует Томми ее на прощание — или, весь из себя такой деловитый, и не вспомнит об этом?
Как выяснилось, вспомнил. Слез со стула, обернулся и протянул руки.
— Ну, давай прощаться?
И обнял, когда Клодин шагнула к нему.
В глаза, в лоб, в виски, в щеки — не осталось на ее лице места, по которому не прошлись легонько его губы прежде чем поцеловать уже по-настоящему. Она вжалась в него, обхватила обеими руками, стремясь полнее ощутить его тепло и силу, подумала: «Нет, все-таки он любит меня, любит!» — и тут Томми отпустил ее и отступил на шаг.
— Все. — Улыбнулся. — Пора. — Снова вскочил на стул, подтянулся, ухватившись за край отверстия — и стал вползать внутрь, заворачивая влево.
Когда его ноги скрылись из вида, Клодин привинтила панель, потом вернулась в постель, выключила свет — вот теперь ее вдруг до невозможности потянуло в сон. Сползла на ту сторону, где спал Томми, легла лицом во вмятину на подушке, до сих пор хранившую его запах, и заснула почти мгновенно.
Разбудил ее стук в дверь. Она взглянула на часы — девять — и, уверенная, что это принесли завтрак, побежала открывать.
Но на пороге стоял вчерашний смуглый парень, тот самый, что водил ее к шейху. Автомат на сей раз висел у него на плече, и, вместо того чтобы безмолвно махнуть им, парень сказал:
— Мистер Абу-л-хаир… просит прийти.
— Хорошо. Подожди минутку, мне переодеться надо, — кивнула Клодин и, прежде чем он успел что-то возразить, захлопнула дверь.
Оделась и привела себя в порядок она в рекордный срок — минут за десять, не больше. Вышла за дверь — парень сидел на корточках, прислонившись к стене коридора, но при ее появлении вскочил.
— Ну что — пошли? — спросила она и, не дожидаясь его согласия, направилась в сторону лифта.
За всю дорогу он ни разу не пихнул ее дулом автомата.
— Вы плакали, Клодин? — такими словами встретил ее шейх. — У вас усталый вид и глаза красные.
— Я почти всю ночь не спала, — ответила она, не уточняя причины этой бессонницы.
— Уверяю вас, вам нечего бояться. Ни вы и никто из моих гостей не пострадает — я заплачу выкуп, и на этом вся история будет закончена. Пойдемте лучше позавтракаем. — Протянул ей руку таким жестом, словно они были на светском обеде, и повел к столу. — Сегодня я взял на себя смелость заказать завтрак с учетом ваших вкусов. Это йогурт из козьего молока, — кивнул он на чашу с чем-то сметанообразным. — Кстати, хотя считается, что йогурт — это болгарское блюдо, в Аравии его знают испокон веков…
Есть Клодин хотелось зверски, как всегда с недосыпу, поэтому она поела и йогурта — по примеру шейха добавив туда меда и макая вилкой в эту смесь ломтики персика — и блинчиков, залитых пахнущим розами сиропом, и напоследок, чтобы перебить приторный вкус во рту, еще ломтик хлеба с соленым острым сыром.
Абу-л-хаир смотрел на нее с поистине отеческим выражением.
— Вот видите, — заметил он, — когда человек сыт, у него и настроение совсем другое делается, и голова лучше работает!
«Насчет головы — это не в бровь, а в глаз, — подумала Клодин. — Так бы и не вспомнила, и обратно унесла, растяпа!»
Достала из кармана блейзера футляр с изумрудным гарнитуром и протянула шейху.
— Устаз Омар, спасибо большое! Вот, возвращаю…
— Вы могли не торопиться с этим, — улыбнулся Абу-л-хаир, принимая футляр. — Вы извините меня на минутку. — Встал из-за стола и ушел в кабинет — наверное, решил спрятать украшения в сейф.
