Сама Людмила не многое помнит из того, что произошло потом. Ее воспоминания о тех временах настолько же смутны, насколько ясны воспоминания Ленины. Правда, многое она узнала уже после войны от одного из своих одноклассников — его оставили собирать вещи, когда почти всех увезли рыть траншеи. И еще от Якова Мичника, директора детского дома, ставшего их другом и спасителем.
В первых числах октября линия фронта приблизилась к Верхнеднепровску, и над детьми, оставшимися в детском доме и в больнице, нависла огромная опасность. Весь транспорт был мобилизован, и когда бомбы стали рваться уже неподалеку, работники детского дома решили вывезти детей единственно возможным путем — переправив на другой берег Днепра, благо что до него было рукой подать. По приказу директора построили два больших плота, на которые быстро перевели оставшихся детишек, и с наступлением ночи, когда небо озарялось вспышками от разрывов артиллерийских снарядов, шестеро воспитателей, вооружившись длинными шестами и упираясь ими в дно, с трудом вывели плоты на середину реки, где их подхватило течением и понесло в темноту.
Глава 6
Война
Ни шагу назад!
Из приказа Иосифа Сталина
Всю ночь плоты медленно плыли по Днепру. На рассвете их прибило к деревне на восточном берегу. У здешних колхозников нашлись лошади, и детей рассадили в телеги и отвезли на ближайшую крупную железнодорожную станцию — в Запорожье. Город был охвачен паникой перед приближением немцев, и Мичник, доставив сюда ребятишек, передал их на попечение местных властей. Больше он их не видел, лишь после войны Ленина и другие его воспитанники приезжали навестить и поблагодарить своего спасителя. В Запорожье детдомовцы влились в огромный поток беженцев, уходящих на восток.
Директор Верхнеднепровского детского дома Яков Абрамович Мичник со старшей дочерью Ленины Надей. 1950 год. Когда в ноябре 1937 года сестер привезли в Днепропетровск, Мичник не позволил их разлучить. В 1941 году, во время наступления немцев, он спас оставшихся в детдоме детей, переправив их на плоту через Днепр. Среди них была и Людмила.
Воспоминания маленькой Людмилы об эвакуации, во время отступления Красной армии осенью и зимой 1941 года, складываются из отрывочных картин. Она помнит, как стоит у высокого окна и видит простирающуюся перед ней плоскую равнину, за окном кружатся большие снежинки, а там, вдали, на землю падают бомбы, и она чувствует, как сотрясаются половицы у нее под ногами. Видит себя среди детдомовских ребят в дождливый осенний день — они стоят на обочине, вдоль разъезженной дороги и протягивают кружки с водой солдатам, которые бесконечными шеренгами идут в сторону передовой. Вспоминает, как лежит ночью в лесу, дрожа под тонким одеялом, и прислушивается к страшной, неестественной тишине леса.
Дети постоянно были в пути. По ночам кое-где вспыхивали прожектора и гремели взрывы. Однажды, вспоминает Людмила, они ехали в тяжелой крестьянской телеге, и каждый ребенок держал над головой ветку дерева для маскировки от атакующих их самолетов. И огромная лошадь, и ее упряжь тоже были прикрыты ветками. Почему-то эта картинка особенно живо встает передо мной: моя мама сидит вместе с другими детьми на дне телеги, с надеждой сжимая в руке ветку, словно талисман, оберегающий от бомб, — маленький, искалеченный болезнью, испуганный и одинокий ребенок, которого везут на восток, по волжским безбрежным степям.
Малышей эвакуировали все дальше и дальше от линии фронта, в глубь России. Не всегда находился для них транспорт, и тогда по нескольку дней и даже недель они жили в какой-нибудь деревне, ожидая, когда их переправят в более безопасное место. Где-то западнее Сталинграда детдомовцы застряли в потоке беженцев, которые окружали их со всех сторон, казалось, люди и машины заполонили всю степь, до самого горизонта. Жестокую холодную зиму Людмила прожила в занесенной снегом деревушке — там, страдая от голода, сироты таскали из амбаров жмых и дрались за еду с местной детворой. Ранней весной 1942-го кто-то наконец вспомнил о маленьких ребятишках и перевез их в колхоз, поближе к Волге. Людмила помнит, как в стылом молчаливом лесу ищет среди прошлогодней травы бледные, водянистые ягоды, как помогает крестьянкам мыть полы, за что получает хлебные корки.
Каким-то чудом, как раз в то время, когда Шестая немецкая армия начала наступление на Сталинград, кто-то пристроил ребят на большой американский грузовик «студебекер», ехать на котором было настоящей роскошью. Он доставил их в город всего за несколько дней до подхода немцев. Скорее всего, это, было после 23 августа 1942 года, когда красноармейцы уже взорвали мост, потому что Людмила помнит, как они пересекали Волгу на барже, до отказа заполненной беженцами, и видела торчащие из воды фермы взорванного моста. Одно из самых сильных впечатлений тех лет — раненые солдаты, которые которые выглядывали из распахнутых окон школ и других городских зданий. Это жуткое зрелище живее прочих сохранилось в памяти Людмилы: «Они стояли буквально у каждого окна, все обмотанные бинтами».
Уже оказавшись на другом берегу, дети снова застряли. Город спешно укреплялся перед приходом немцев, поэтому любой вид транспорта использовался для доставки людей и припасов, а после — для эвакуации в тыл раненых.
Сирот разместили в нескольких деревушках недалеко от реки. Людмила помнит, как через ее деревню шли нескончаемые потоки беженцев; когда силы оставляли их, они укладывались спать прямо в поле или так плотно набивались в сараи и деревенские дома, что двери не закрывались. От их храпа в избе все дрожало, как будто земля тряслась. По ночам налетали вражеские бомбардировщики, и Мила помнит, как она бежит прятаться в высокий степной ковыль, а с неба медленно падают черные бомбы.
День и ночь через деревню проезжали телеги с тяжелораненными, покрытыми грязью солдатами, потерявшими руку или ногу. По ночам в реке отражалось зарево пожаров, бушевавших в городе, и вода казалась красной, а когда ветер был восточным, до деревни доносились дым и гарь жестокого сражения. Мила видела плывущие по реке мертвые тела и оторванные руки и ноги.
Милу постоянно мучил голод, и она только и думала о еде. В поисках пищи детдомовцы целыми днями рыскали по деревне, выпрашивали у беженцев хлебные корки, рылись в кучах пшеничной и ячменной соломы. Они собирали сухие листья, растирали их и смешивали с табаком из окурков, которые находили на обочине дороги, а потом под видом махорки выменивали на кусок сахара или ломоть хлеба у солдат с широкими монгольскими лицами. А те, прежде чем неумолимым людским потоком влиться в город, проехали свою Сибирь до конечной железнодорожной станции, а потом шли маршем дни напролет, ночуя на обочинах дорог.
Спустя полстолетия мне довелось собственными глазами увидеть русскую армию в действии. Я стоял на передовой, на северной окраине Грозного, когда над головой грохотал мощный артиллерийский огонь и в мятежном городе полыхали пожары. Весь центр заволокла густая пелена едкого дыма, из которого вырисовывались рваные остовы зданий с языками пламени. Каждую минуту над самыми домами проносились бомбардировщики «Су-24» и сбрасывали бомбы весом в полтонны, и те с ужасающей точностью попадали в цель, после чего взрывались с таким грохотом, от которого, казалось, должен был рухнуть весь город. Бомбардировка была настолько массированной, что ощущалась физически; под моими ногами содрагалось так, будто глубоко под землей хлопали гигантские двери.
