И Мервину, и Людмиле их любовь помогла обрести дом — два одиноких, недолюбленных в детстве человека, они нашли друг в друге то, чего им недоставало всю их вывихнутую жизнь. Большинство подруг Милы и ее старшая сестра вышли замуж совсем молодыми, а воспитанная на романтической русской литературе Мила, которая, несмотря на хромоту, пользовалась у мужчин успехом, до двадцати девяти лет не находила человека, отвечающего ее идеалу.
И вдруг перед ней, будто посланный Богом, возник высокий, стройный иностранец, мечтательный, застенчивый русофил с длинными тонкими пальцами, старательно выговаривающий гласные, удивительно порядочный и невинный (несмотря на свои греховные похождения в обществе Вадима и Шейна), безумно влюбленный в Россию, но не нашедший в ней дома. Мила воплощала в себе все, что Мервин любил в России, — ее огонь и страстность.
В свою очередь Мервин заполнил пустоту в жизни Милы, придал смысл ее существованию, стал тем, кого ей недоставало, помог ей забыть сиротское детство и одиночество взрослой женщины. Она стала Мервину умной понимающей матерью, какой у него никогда не было. Он стал ее сыном, ребенком, о котором она заботилась так, как никто и никогда не заботился о ней самой, как будто, залечивая раны, оставшиеся у него с детства, она залечивала и свои. После тяжелой жизни Мервин появился как награда за все ее страдания.
Жизнь не так уж жестока и несправедлива, раз она подарила мне тебя, — писала ему Мила, когда они жили по разные стороны железного занавеса. — Почему-то я вросла в тебя, и ничто не выманит меня из этого теплого и уютного уголка. В мире так мало любви и тепла, и если уж тебе повезло их найти, ты не позволишь себе потерять ни одной капли.
С Мервином Мила переживала свою первую настоящую любовь со свойственной этому чувству нравственной чистотой, глубиной и самоотверженностью. Свой эмоциональный опыт она черпала скорее из литературы, чем из жизни. Для нее язык любви был мелодраматичным, наивным и немного детским, но подкрепленным бурной страстью, в которой сказывалась вся она. Но не эротической, а подогреваемой ужасным страхом оказаться брошенной, страхом потерять эту единственную возможность вознаградить себя за несчастливую жизнь и забыть обо всех своих страданиях.
Для Мервина все обстояло немного иначе. Русских женщин привлекала его красота, они кокетничали с ним и охотно становились его любовницами. Но сам он никогда не испытывал особенного влечения к женщинам. Напротив, в их обществе его сковывала застенчивость, он не умел, подобно своим русским друзьям, вести себя с ними развязно и самоуверенно. Но вот появилась Мила, женщина с поврежденной ногой, но с прекрасной душой, преданная, совершенно чуждая женского коварства, с независимым мышлением, прежде всего друг и единомышленник, а уже потом — женщина, обладающая сердцем, полным любви, которую она щедро ему дарила.
Мне хочется создать тебе все условия для хорошей, здоровой жизни, чтобы у тебя был уютный дом и вкусная еда, — писала Мила о том, как она представляет себе их будущее. — Мне будет так приятно помогать тебе в работе! Я уверена, что мы с тобой можем создать настоящую семью, связанную любовью и дружбой, взаимопониманием, желанием помогать друг другу. Все, что у нас есть, мы создали своими собственными руками и головой. Вместе мы всего сможем добиться!
Возможно, главную роль в их сближении сыграло то, что Мила поняла Мервина, как никто другой. «Я понимаю твое стремление избавиться от бедности и вырваться в большой мир, — писала она. — Я вижу, как ты, совершенно один, без покровителей и ясной дороги, пробиваешься в жизни и поднимаешься на ее вершины; я понимаю твои вкусы, интересы, твои слабости».
Однажды слякотным февральским вечером Мила и Мервин вышли из ее квартиры и направились к Гоголевскому бульвару. Там они расстались: Мервин повернул направо, к станции метро «Кропоткинская», а Мила налево, собираясь навестить кого-то из друзей. На прощанье они обнялись, и тогда, в сгущающихся сумерках Мервин вдруг осознал, пишет он в своих воспоминаниях, «как сильно любит эту прихрамывающую фигурку и не представляет без нее свою дальнейшую жизнь».
Он не знал, — да и откуда ему было знать! — как тяжело им придется бороться за эту любовь, как сильно она изменит их жизнь. Его любовь к Миле, как и любовь к России, началась с романтического увлечения. До сих пор он переживал лишь интригующие, но легкомысленные приключения. Однако то, что ожидало его впереди, заставит его измениться и призвать на помощь всю свою смелость и решительность.
Настал день, когда Мила отправилась с Мервином к своей сестре Ленине на Фрунзенскую набережную, что было верным признаком возросшей серьезности их отношений. За все годы, проведенные Мервином в России, он впервые должен был прийти в гости в семейный дом. Прежде ему приходилось бывать у друзей лишь в их холостяцких комнатах в университетском общежитии, как у Вадима, или в коммуналке, где жил Валерий Головицер.
Со стороны сестер приглашение иностранца домой — очень смелый шаг. Обе отлично понимали, что за Мервином могут следить кагэбэшники, но они с презрением проигнорировали возможные последствия. Однако для мужа Ленины Александра, который уже стал начальником финансового отдела Министерства юстиции, этот визит мог грозить серьезными неприятностями. Тем не менее Мервина радушно встретили, накормили традиционным домашним обедом: щи и котлеты, а потом чай с тортом. Отбросив все опасения, его пригласили прийти еще раз — все семейство Васиных, включая двух дочерей-подростков, сразу полюбило Мервина, несмотря на непривычную сдержанность его манер.
Наступило лето, и Мила отправилась с Мервином на их дачу во Внуково — поселок всего в часе езды от Москвы, с характерным для России высоким небом, бесконечными полями, дачными участками и колодцами, откуда воду носили домой в ведрах. Мервин помогал Саше копать огород, сажать картошку и огуречную рассаду. Днем они наготовили сухих веток и березовых чурочек для самовара и с наступлением сумерек пили пахнущий дымком чай с черносмородиновым вареньем. Мила и Мервин подолгу гуляли в березовой роще, он в рубашке с коротким рукавом, она в сшитом по выкройке из журнала мод длинном платье с рисунком из куколок, с пояском на талии.
Когда мне было восемь лет, мама привезла меня и мою грудную сестру в Москву, и мы поехали на ту дачу. Мне страшно понравилось жить в маленьком деревянном доме со скрипучими половицами. В нем приятно пахло землей и солеными огурцами, в лучах солнца плясали золотые пылинки. Дни северного лета казались бесконечными, небо было сияющим и огромным. Хотя стояла жара, на пшеничных полях земля оставалась влажной, и там было полно лягушек и улиток. В небольшом пруду водились окуньки, и я однажды поймал одного и принес домой в банке с водой. А ночью моя рыбка умерла, и меня охватило такое горе и чувство вины, что я побежал в сад, вырыл голыми руками ямку и торжественно ее похоронил.
Несмотря на отчаянную борьбу дяди Саши с сорняками, на огороде буйно разрослась высокая трава. Ленина посмеивалась: он посадил три мешка картофеля, а собрал два. Впрочем, возможно, виной тому были мы, мальчишки, — как ни странно, я очень быстро подружился с деревенскими ребятами, и мы бегали одной ватагой. Так вот, днем, когда взрослые шли вздремнуть, мы тайком подкапывали картошку, старательно втыкали на прежнее место ботву и убегали с нашей добычей в лес, где пекли картошку на костре.
