Книга Гонка за счастьем, страница 91. Автор книги Светлана Павлова

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Гонка за счастьем»

Cтраница 91

Наши многочисленные разногласия происходили из-за нашей с ней разности — почти на клеточном уровне. Наверное, отсюда и этот вечный бессознательный внутренний протест, с самого детства, почти против всего, что исходило от нее. Позже я не раз убеждалась в ее правоте, но форма, в которой преподносились бесконечные наставления и руководства к действию, была настолько малоприятной, что, слушая ее, хотелось ничего не делать совсем или все тут же делать наоборот.

Мне вспоминается один из таких моментов — разговор с ней о социальном неравенстве женщин. Он возник, когда я писала домашнее сочинение — мы «проходили» декабристов. Закончив очередную часть, я восторженно зачитывала Ирке по телефону куски из своего творения, заходясь еще больше от ее высоких оценок и похвал. Мы обе находились под большим впечатлением от самоотверженных, высоконравственных поступков этих необыкновенных людей, и в особенности от отваги их жен — светские дамы, аристократки жертвуют детьми, молодостью, красотой, достоинством и следуют за сосланными мужьями на каторгу в Сибирь.

И тогда моя мать произнесла спич, который сводился примерно к следующему:

— Остуди восторги и посмотри на это под другим углом зрения — мужчины бунтуют против власти, играют в свои любимые мужские игры — войнушки. Что ж, игры — есть игры, в них есть выигравшие, но бывают и проигравшие, таков закон бытия. Декабрьские же игроки, не задумываясь о результатах, сделали слишком высокие ставки, ведь проигравшие — а выиграть в той игре у них не было ни малейшего шанса, и они знали это — должны расплатиться не только своими жизнями, но и семьей, женой, малыми детьми, старыми родителями.

— Но они же не просто играли, а бунтовали против самодержавия, и это уже даже не благородство, а настоящий героизм, — я готова была стоять на своем до конца, потому что в правильности своей позиции абсолютно не сомневалась.

— А ты попробуй посмотреть на них не в идеологическом аспекте, как на политическую силу, а как на живых людей, в аспекте человеческом. Тогда ты увидишь, что благородное приобщение к высокому свободомыслию шло у них все тем же обычным мужским эгоистическим путем — за счет семьи… причем, тайно, не ставя близких в известность о своих играх и не спрашивая на то ничьего согласия.

— Но они же были связаны словом, общей тайной…

— Хотели красивых жестов — пожалуйста, но для этого лучше было оставаться одинокими, а не обзаводиться семьей, да еще и детьми.

— И все-таки это был благородный акт протеста, вызов произволу…

— Если не будешь зацикливаться на чистой театральщине и талдычить одни и те же клише, то сможешь отметить, что за этой красивостью стоит еще одна проблема — жены тут же, в обязательном порядке, должны, ну просто обязаны отправиться на каторгу вслед за героями…

— Что значит — должны? Почему — обязаны?

— Иначе в то время было и нельзя, от них все ждали этой жертвы — в газетах крики о традициях и высокой нравственности русских женщин вообще, а в частности, при встречах, будущим героиням задаются прямые вопросы о возможности следования за мужем или вопросы с подтекстами. Собираются пожертвования для отъезжающих, расписываются невероятные трудности сибирской каторги, из уст в уста передаются конкретные истории мужественного поведения членов семей, приводятся героические цитаты решившихся на поездку — мысль о необходимости жертвенности просто витала в воздухе. Большинство женщин не выдержало такого натиска и, конечно, принесло себя в жертву. Вот плата за бессмысленную радость мужчин, тот самый благородный акт — прогарцевать несколько минут на площади.

— Как хочешь, но это был высокий жертвенный порыв.

— Вот-вот, а из-за его картинности никому даже в голову не пришло подумать об одном маленьком пустячке — довообразить себе жизнь оставшихся в Петербурге семейств.

— А ты считаешь, что нужно было бросить сосланных? Да жены счастливы от того, что помогли своим мужьям, поддержав их своей решимостью разделить с ними участь!

— Догадайся эти несчастные женщины заблаговременно, чем занимаются претенденты на их руку, подумали бы десять раз, прежде чем эту руку им отдавать! Некоторые из них практически не знали своих будущих мужей до свадьбы. Та же Мария Волконская и после свадьбы виделась с мужем не слишком часто — провела с ним всего три месяца из года между свадьбой и арестом. В воспоминаниях ее отца есть строки о том, что муж бывал ей часто «несносен» — это за три-то месяца! Где уж тут говорить о счастье!

— Все равно, это — высокие образцы жертвенной женской любви, верности долгу.

— Да, слова красивые, а ведь за ними стоят сломленные жизни… причем, не только наших героинь поневоле, но и тех, кто к этому и не думал иметь какого-либо отношения…

— Зато кто знает имена каких-то там сытых барынек, которые всю жизнь благополучно провальсировали на балах? А эти — известны всем.

— Тут ты права, эти несчастные нам известны поименно, они воспеты, романтизированы, потому что пожертвовали собой во имя мужчин. Именно русская литература, вместе с религиозными нормами, на которых во все времена воспитывалось сознание русской женщины, и диктует эти жертвенные поведенческие нормы — мужчине изначально дано право на поступок, а женщине оставлена обязанность следовать за ним, жить ради него. Мужчина прав всегда, по сути своей он — ведущий. Женское же назначение и конечная ценность — семья и он, ее эпицентр, ее глава, конечно же, глава — мужского рода, причем, не только в доме, но и в обществе в целом.

— Но у Толстого Нехлюдов следует на каторгу за Катюшей Масловой…

— А каким образом тот же Толстой разделывается с другой своей героиней, идущей наперекор общественному мнению? Укладывает ее на рельсы… баба с возу — всем легче. Почему? Да все потому же — женщина социально не равна мужчине, а потому и не смей рыпаться. Любой нестандартный женский поступок — нестандартный с точки зрения мужской логики — осуждается всем обществом, включая самих женщин. И именно поэтому считается нормой, когда женщины безропотно тянут горькую ношу на своих плечах — мужей-пьяниц, гуляк, драчунов, дураков, плохих отцов, не умеющих заработать нытиков, нелюбящих и нелюбимых… А говорю я это тебе для того, чтобы ты училась сама понимать суть вещей, читала между строк, а не бессмысленно повторяла расхожие истины, вбиваемые школьными учебниками. Учись думать.

Тогда я тоже внутренне протестовала против таких откровений, открыто отстаивая свои убеждения, и мой дух бунтарства созревал как раз в подобных баталиях с матерью. Критического же отношения, которое возникает в основном, когда начинаются собственные разногласия с внешним миром, во мне и вовсе не было — гармония моего собственного мира была еще идеализированной, а я — излишне восторженной, доверчивой. Активная пионерка, комсомолка и просто хорошо обучаемая модель, я вполне удовлетворялась хрестоматийными толкованиями, а суждения матери шли вразрез с моими тогдашними понятиями, не вызывая у меня симпатии. Мне проще было отнести их к феминистским комплексам, чем задуматься над ними и увидеть в них рациональное зерно.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация