И это, похоже, его не слишком волновало. Он не выказывал никаких намерений изменить жену или поднять ее до своего социального уровня, поэтому мне казалось, что она вполне устраивает его такой, какая есть. Это был странный брак. Я не понимал, как он мог быть успешным.
Когда гости ушли, мы с Хеленой поехали на машине в Зиллан проведать мать. Я наслаждался теми двумя часами, которые мы там провели, а когда мы вернулись в Пенмаррик, Хелена смущала меня уже меньше, и в ее присутствии мне стало легче.
В надежде, что теперь, когда я почувствовал себя лучше, все получится, я лег с нею в постель. Но все было бесполезно. На следующее утро я объехал шахту стороной и вместо этого остановился в Сент-Джасте, чтобы повидать доктора Солтера.
Мне было трудно рассказывать ему о своей проблеме, но все же удалось. Я был так взвинчен из-за этой истории, что мне с трудом удавалось сохранять спокойствие, но все же я достаточно контролировал себя, чтобы не показать ему, как расстроен. Старина Солтер мне нравился. Он принимал меня, когда я родился, к тому же есть нечто успокаивающее в семейном враче, который знает не только твою историю болезни, но и историю семьи. С сочувствием выслушав меня, он повел себя так, словно неурядицы мои временны, и велел мне не волноваться.
— Так часто случается во время медового месяца, — весело сказал он. — Этот период незаслуженно считается лучшей частью брака. Ему предшествуют напряжение и стресс — когда вы с невестой садитесь на поезд, вы просто физически вымотаны! Я уверен, вам не из-за чего волноваться.
Я начал чувствовать себя лучше. Осмотрев меня, он выпрямился и снял очки.
— У вас совершенно все в порядке, — подчеркнуто произнес он. — Вам совершенно не из-за чего волноваться. Не спешите. Пусть все идет свои чередом. Чем больше вы волнуетесь, тем хуже для вас.
Невозможно описать мое облегчение. Как приятно было услышать от кого-то, что все будет в порядке, после столь долгих дней жалкого существования.
— Кстати, — добавил он, подумав, — а когда у вас был последний половой акт?
Вопрос был словно удар в переносицу.
Мне стало ясно, что он ничего не понял, и хотя я и попытался сказать ему правду, но не смог. В конце концов, не глядя на него, я дал уклончивый ответ:
— Я не был с другой женщиной с тех пор, как начал интересоваться своей женой.
Он засмеялся, отпустил какое-то замечание насчет того, что нужно снова поднабраться практики, и выразил уверенность, что все будет хорошо.
— А если не будет? — спросил я.
— Ну… — Он помолчал, задумываясь над этой маловероятной возможностью. — Если сложности будут продолжаться, приходите ко мне через две недели, и мы обсудим ситуацию.
Я поблагодарил его, пожал ему руку и отправился на шахту. Но облегчения я уже не испытывал — у меня опять начиналась депрессия, а когда я повернулся к морю, в лицо мне подул холодный ветер.
3
Через две недели я пришел к нему. Он был удивлен и отнесся к делу более серьезно.
— Наверно, вам лучше пройти более основательное обследование, — сказал он. — Я знаю одного великолепного врача из Фалмута, он специалист как раз по таким проблемам. Вы сможете съездить в Фалмут?
Я сказал, что смогу, и съездил. Врач из Фалмута был бывшим морским офицером, просоленным и прямым. Я сразу проникся к нему доверием и почувствовал уверенность в том, что он мне поможет, но этого не случилось. После нескольких визитов он просто откинулся на стуле и сказал, что сделать ничего не может.
— Все анализы в порядке, — коротко сказал он. — С физиологической точки зрения, вы здоровы.
Я почувствовал отчаяние. Нервы были на пределе от напряжения.
— Что-то должно быть не так, — сказал я. — Что-то должно. Я не понимаю.
— Если вам нужна еще одна точка зрения, я знаю одного специалиста в Лондоне…
— Нет, я вам доверяю. Если вы говорите, что я здоров, я вам верю. — Я сжал руки, пытаясь решить, что делать дальше. И смог только произнести: — Я не понимаю. Я просто не понимаю.
Наступила тишина.
— Послушайте, — произнес он наконец с мягкостью, которой я от него не ожидал, — я вот что вам посоветую. Поезжайте-ка в Лондон к врачу на улице Харли, которого я знаю…
— Но я же уже сказал, — бесцветным голосом произнес я. — Я доверяю вашему диагнозу. Если вы говорите, что физически я здоров, я вам верю. Мне не нужно мнение еще одного специалиста.
— Этот врач не совсем мой коллега. Он — психиатр.
— Психиатр?! — Нервы мои не выдержали такого оскорбления. От напряжения я потерял над собой контроль быстрее, чем всегда. — Психиатр? Нет, спасибо, не хочу иметь ничего общего с этой ерундой. Не собираюсь платить какому-то чертовому психиатру — я ничуть не менее в своем уме, чем вы! Если вы всерьез думаете…
— Это вам надо серьезно задуматься, мистер Касталлак.
Мы оба помолчали. Через секунду он наклонился вперед и быстро заговорил резким, отрывистым голосом:
— Послушайте, — сказал он. — Вы не дурак. Вы — интеллигентный человек тридцати двух лет, поэтому мне незачем ходить вокруг да около. Я не буду говорить, что у вас совсем нет никаких проблем. Они есть. У вас очень серьезные проблемы, но я их излечить не могу, я даже знаю об этом мало. Поэтому советую вам проконсультироваться у врача, который специализируется в этой области медицины. Это ведь логично и разумно, разве вы не понимаете? Я только установил, что у вас все в порядке с физиологической точки зрения. Прекрасно, но ведь вашим отношениям с женой это не поможет, правда? И проблему вашу это не устранит, какова бы она ни была, а проблема у вас есть, в этом не сомневайтесь. У вас в мозгу почему-то существует тормоз, который не дает вам вступить в нормальные сексуальные отношения. Я не знаю, почему. Вы можете знать. А может быть, не знаете. Вы можете только догадываться, но я могу с уверенностью сказать, что вы и представления не имеете о том, насколько сильна блокировка и как с ней бороться. Вам нужна помощь, но я вам эту помощь оказать не могу. Поэтому послушайтесь моего совета и отправляйтесь в Лондон к этому врачу, потому что он — эксперт и поймет вашу проблему, какой бы она ни была, он вам поможет преодолеть ее и зажить нормальной жизнью.
Опять повисло молчание. Его предложение больше не казалось мне оскорбительным, но мне не хотелось и признавать его правильным и необходимым. Я знал, в чем моя проблема. Знал, что мне все время мешает. Это — воспоминание о той сцене в Брайтоне. Но мне не нужен психиатр, чтобы понять, что для меня секс, насилие и страдание тесно связаны между собой, и я не понимал, как психиатр сможет меня вылечить, если единственным лекарством была сила воли, которая помогла бы мне преодолеть отвращение.
Но потом я вспомнил о той ночи в «Метрополе». Тогда сила воли не очень-то мне помогла. Если бы она была единственным, что могло мне помочь, то я не сидел бы сейчас в этой комнате в Фалмуте.
