Возвращаясь в Пенмаррик на летние каникулы, я ожидал найти там натянутую атмосферу, но Маркус, по всей видимости, уже помирился с папой, и тот тоже забыл про ссору. Тем не менее я заметил, что Маркус все больше времени проводит с матерью. Он, как всегда, ездил туда с девочками на обед по субботам, но у него появилась еще и привычка ужинать там посреди недели и заезжать туда каждый раз, как он оказывался поблизости.
Я увидел миссис Касталлак на первой же воскресной утренней службе после своего возвращения. Я не видел, как она вошла, потому что у Уильяма и Элис была привычка приезжать рано, чтобы оказаться в первом ряду, но во время первого псалма я обернулся и заметил золотистую голову Филипа в конце здания. Обернувшись еще раз, я заметил рядом с ним его мать. Она была в черном и на расстоянии выглядела почти молодой. Я не осмелился долго на нее глазеть, опасаясь встретиться взглядами, поэтому весь остаток службы старательно смотрел перед собой на алтарь.
Но всю службу ее присутствие беспокоило меня.
— Теперь тебе хоть немного нравится твоя мать? — спросил я Джан-Ива, когда он после еженедельного «Доброе утро, миссис Касталлак» вернулся к нам и мы шли к дому священника на обед.
— Нет, — сказал он, сделав гримасу. — Что это она обо мне так беспокоится? Ей это и в голову не приходило, пока папа не забеспокоился. Хоть бы они все пропали и оставили меня в покое. Лучше бы вместо них была моя старая няня. Она-то меня любила, а не притворялась, как остальные, потому что если бы она притворялась, то не спасла бы меня от мусорной корзины, когда я был маленьким.
— Опять ты со своей мусорной корзиной! — засмеялся я, а он показал мне язык и вприпрыжку побежал вперед, чтобы догнать Уильяма.
После обеда мы со священником играли в саду в шахматы, Элис ушла в дальний конец сада, чтобы срезать цветы для гостиной, а Уильям и Джан-Ив отправились на традиционную дневную прогулку по пустоши. Прошло некоторое время. Я уже начал думать, когда же Элис закончит ставить цветы в вазу и придет к нам, как нас неожиданно прервали. Боковая калитка у задней двери открылась, послышались легкие шаги, и в следующую секунду, подняв глаза, я увидел девушку, идущую к нам через лужайку. В руке ее качалась пустая корзинка.
Это была та самая девушка, которую мы с Хью видели весной верхом на лошади и сочли Ребеккой Рослин, двоюродной сестрой Элис.
Теперь она выглядела иначе, моложе. Волосы ее были заплетены в тугую косичку, а не развевались свободно по ветру, а клетчатое платье сурового покроя придавало ей сходство с девочкой. А еще оно было ей мало. Я с неудовольствием заметил, что она уже начинала походить на женщину, в яростном смущении вспомнил открытки Хью и почувствовал, как по щекам у меня медленно разливается румянец.
— А-а, добрый день, Ребекка! — сказал священник. — Еще сыр с фермы Деверол? Как мило со стороны твоей матери помнить о нас!
— Была еще курица, — сообщила девушка, — и яйца от кур-бентамок. Я отдала их кухарке. — Она говорила осторожно, словно прислушиваясь к себе, и бросала короткие взгляды в мою сторону.
Когда священник представил нас друг другу, я сразу понял, что она меня помнит.
— Здравствуйте, мисс Рослин, — произнес я, чуть заикаясь.
— Здравствуйте, мистер Парриш, — ответила она, оглянувшись, словно думала, что я пришел не один, и спросила: — А где же ваш друг?
— Вы имеете в виду того мальчика, с которым я был, когда мы встретились у утеса Кениджек в прошлую Пасху? Это мой кузен Хью Касталлак. Сегодня его со мной нет.
— Понимаю, — сказала она и потеряла ко мне интерес.
Я почувствовал необъяснимое разочарование. Когда Уильям и Джан-Ив вернулись с прогулки, Элис принесла лимонада, и мы уселись на лужайке, чтобы насладиться солнцем.
Уильям, как я с завистью заметил, завел разговор с Ребеккой без всяких усилий. Они говорили о Морве, где она жила, а потом о Пензансе.
— Я учусь там в маленьком пансионе, — сказала девушка, и я опять заметил, что она очень четко выговаривает звуки, словно на уроке. — Это ужасно. Папаша не хотел, чтобы я там училась, но мама считает, что я должна научиться вышивать скатерти и говорить «спасибо» и «пожалуйста» по-французски.
Слово «папаша» в ее устах резануло мне ухо и напомнило, что ее отец — фермер.
— Тебе не нравится общаться с девочками твоего возраста? — мягко спросил священник.
— Не очень. Они почти все задаются, и я их не люблю.
— Мне тоже не нравятся девчонки, — немедленно сказал Джан-Ив. — Когда мы ходим на пляж, я всегда рушу песочные замки, которые они там строят.
— Мне надо будет попросить Элизабет, чтобы она как-нибудь разрушила парочку твоих, — пошутил Уильям и посмотрел на часы. — Ну что же, сэр, думаю, нам пора возвращаться в Пенмаррик…
— Уильям, мы должны остаться на чай! — воскликнула Элис. — Кухарка приготовила особенный пирог. Давай останемся.
В конце концов мы остались все и приятно провели время на лужайке. Первой засобиралась девушка. Она подобрала корзинку и встала на ноги.
— Мне надо идти, — сказала она. — Папа очень сердится, когда я опаздываю к чаю.
— Но ведь ты только что пила чай! — запротестовал Джан-Ив и добавил с завистью: — Но он об этом не знает. Понимаю. Ты получишь два чая, если промолчишь.
Она засмеялась.
— Я имела в виду поздний чай! Ужин! Или поздний обед, называй как хочешь! — Она повернулась к священнику. — Большое спасибо за чай, мистер Барнуэлл. Спасибо за лимонад, Элис.
— Мисс Рослин, — обратился к ней Уильям, — давайте мы подвезем вас домой. В машине много места, а нам все равно ехать домой через Морву.
— Спасибо, но не стоит вам беспокоиться…
— Да Боже мой, это не составит нам никакого труда! А вам не придется предпринимать долгую прогулку, и вы не опоздаете на вашу вечернюю трапезу.
— Соглашайся, Ребекка, — поддержала его Элис. — Мы высадим тебя в конце аллеи.
— Правда? Мне бы не хотелось, чтобы папа подумал…
— Я знаю, — сказала Элис и повернулась, чтобы попрощаться с дедушкой.
Вскоре мы все сели в машину. Верх был опущен; я сел сзади, справа от меня сидел Джан-Ив, а слева — Ребекка. Элис устроилась впереди с Уильямом. Когда Джан-Ив локтями освободил себе достаточно места, чтобы прыгать позади Уильяма и выкрикивать ему в ухо слова поддержки, я обнаружил, что сижу слишком близко к Ребекке. Впрочем, она, казалось, не возражала против этого. Я со смущением почувствовал, как ее бедро, теплое и крепкое, прижалось к моей ноге, а когда украдкой окинул ее взглядом, то заметил некоторые особенности ее фигуры под детским клетчатым платьем. Мне стало жарко. Силясь направить мысли в другое русло, я решил попытаться любоваться природой или увлечься разговором.
— Как поживает твой брат, Ребекка? — спросила Элис. — Как девочки?
