Я помнила взрыв и шерстяное пальто человека, который уносил меня. И впервые я вспомнила, почему бродила одна снаружи ночью. Из моего окна я увидела в саду светлячков, и мне захотелось их потрогать.
— Значит, это были вы.
Он подошел ближе, и я обернулась к нему. Наверное, он был красив — гладкая кожа, большие глаза и высокий лоб. Но улыбка его казалась насмешливой, а в глазах читался циничный расчет. Я отошла к перилам.
— Я не ждал, что ты станешь благодарить меня, — сказал он. — Хотя это было бы мило с твоей стороны. Но не важно. Тебе и помимо этого есть за что меня благодарить, и немало. Я сделал твою семью такой, какая она есть.
— Оставь ее в покое. — В дверях стояла мама.
Он повернулся к ней и оглядел с ног до головы.
— Красивое платье, Сара. Скучала по мне?
— Оставь нас в покое. — Она шагнула к нам.
И тут появился отец. Я думала, что костюм у него черный, но теперь я разглядела тоненькие серебристые полоски.
— Вы так шумите, — сказал он, хотя на самом деле они говорили негромко. — Малкольм, тебе пора.
— Но у нас еще дело…
— Дело подождет. — Голос его, хотя и негромкий, звенел.
Малкольм взглянул на меня.
— Мы еще поговорим.
Папа шагнул вперед. Малкольм, ничего больше не сказав, удалился.
Отец сидел на замшевом диване, наклонившись вперед, уперев локти в колени и обхватив голову руками. Мы с мамой сидели на другом конце и наблюдали за ним.
Деннис и Рут оставили нас одних. Где-то, должно быть, садилось солнце: окно наше выходило на восток, но свет снаружи начал тускнеть и несколько малиновых облаков неслись по небу.
В комнате не было ничего знакомого. Наверное, квартиру сняли уже с обстановкой. Стены были голые, но там и сям я замечала крюки от картин.
Когда папа наконец выпрямился, глаза его были темны, и я не могла прочесть его настроение.
— Что ж, — произнес он. — Все это очень сложно. С чего начать?
Я открыла рот, чтобы сказать: «С твоей „смерти“», — но мае опередила меня:
— Малкольм рассказывал тебе о том, как он увез меня?
Губы его дернулись. Он уставился на нее, слушая ее мысли.
Я тоже их слышала. Она рассказывала ему о ночи, когда родилась я, о Деннисе, помогавшем загрузить ее в машину Малкольма, о доме в Катскиллских горах и обо всем, что за этим последовало.
Он слушал. Когда она закончила, вид у него был такой, будто он сейчас опять схватится за голову.
— Это еще хуже, чем я думал. — Слова прозвучали тем жестче, что были произнесены бесстрастным тоном.
— Но ведь лучше знать? — Мае подалась вперед. Падавший с потолка свет играл на ее длинных волосах.
Я не упоминала, как здорово было видеть их в одной комнате, даже при том, что они не были… как бы это выразить? Не были вместе. Разумеется, я лелеяла слащавую фантазию о том, как они обнимутся, и все годы отчуждения отпадут сами собой. Я не верила, что это произойдет на самом деле, но много раз позволяла себе помечтать.
Но пусть я не могла читать в его глазах, я ощущала, что папины чувства глубоки.
Он перевел взгляд с мамы на меня.
— Думаю, — сказал он, — нам неплохо бы поужинать.
ГЛАВА 17
Мы сидели в ресторане под названием «У Офелии» в паре кварталов от «Ксанаду». Ели устриц, красную рыбу и пили при свечах красное вино. В нескольких футах от нас плескался залив Сарасота. Наверное, мы хорошо смотрелись: изысканно одетая, красивая американская семья.
Наш официант так и сказал.
— Особый случай? — спросил он, когда папа заказал вино. — Какая красивая семья.
Знай он, о чем мы думаем — или что мы такое, — он бы поднос уронил. Я радовалась, что он не знает, что хоть кто-то считает нас обычными людьми.
Папа дал нам понять, что не шокирован тем, что мысленно назвал «предательством лучших друзей», при этом в слове «друзья» чувствовалась мрачная ирония. (Когда я слышу мысли, сарказм и ирония ощущаются темно-красными или багровыми, в зависимости от степени. А у вас не так?)
— Я мог бы догадаться по тому, как вел себя Деннис, Думаю, я предпочел не выяснять. Мне было удобнее не знать.
Мама вертела в руках салфетку. Она хотела, чтобы он простил ее за уход, за то, что она стала «иной». Даже не будь ее мысли такими громкими, все чувства ясно читались у нее на лице. Пара за соседним столиком, уходя, бросила на нее любопытный взгляд.
Но папа обратился ко мне. «Как насчет этих убийств?» — подумал он.
Без единого слова мы обсудили смерть Роберта Риди. «Я убила его, — подумала я. — Но не расчленяла. А прочие убийства… я не имею к ним отношения».
Официант поинтересовался, не нужно ли нам еще что-нибудь. Отец посмотрел на нас с мае.
— Принесите еще устриц, — сказал он. — И бутылку минеральной воды.
К этому времени на веранде остались только мы.
— Теперь говорить безопасно, — сказала мае. — Мне нравится слышать ваши голоса.
— Никогда не видела, как ты ешь, — сказала я папе, испытывая некоторую неловкость. — Ты не вегетарианец.
— Нет.
— Тогда почему ты растил так меня?
— Я хотел дать тебе максимум возможностей вырасти нормальным человеком. — Последние слова он произнес так, словно часть его слушала и не одобряла построение фразы. — Я опасался, что мясо может излишне стимулировать твой аппетит.
Свечи мерцали от ветерка с залива. В небе низко висел полумесяц.
— Прекрасные декорации для разговора о крови и убийстве, — заметил отец.
— Откуда ты узнал об убийстве? — Я знала, что он вряд ли читал газеты.
— Мой «друг» Малкольм рассказал мне об этих смертях.
Папа с потрясающим изяществом съел устрицу. Мы с мае, по контрасту, с хлюпаньем высасывали наших.
— Откуда он узнал? — Малкольма я тоже не могла представить с газетой в руках.
— Он узнал, потому что присутствовал там. — Отец поднес очередную ракушку к губам и искусно проглотил ее содержимое, даже не поджав губы.
— Он много лет следил за тобой, Ари. Ты чувствовала его присутствие, помнишь?
— Погоди минутку, — сказала мае. — Ты знал, что он ее преследует, и позволил этому продолжаться?
— Едва ли. — Он снова разлил вино по бокалам. — Малкольм рассказал мне об этом, когда явился на той неделе обсудить дела.
— Ты ведешь дела с ним? — Мае покачала головой.
— Стоп, давайте вернемся к слежке, — сказала я.
— Спасибо, Ари. Да, давайте попытаемся разобраться в этой мерзости хотя бы с намеком на последовательность.
