Дождь усилился — вместо мороси теперь сыпались крупные капли. На ходу я то и дело ощупывал голову: все казалось, что струйки воды — это кровь, вытекающие мозги или еще какая-то жизненно важная жидкость, покидающая мою черепушку.
Дойдя до своего пикапа, я остановился. Я так его и не осмотрел, и теперь во мне вспыхнула безумная надежда, что его все-таки удастся завести. Но стоило взглянуть поближе, как все надежды пошли прахом: правое переднее крыло практически вдавилось в колесо, шпилька цилиндра безнадежно погнулась, поворотный кулак сломался. Я потащился дальше.
Чакстонов на месте не оказалось — наверное, с утра пораньше поехали за овцами. Зато я нашел запасной ключ, он лежал там же, где и прошлым летом, когда я присматривал за их домом. Вытерев грязь с башмаков об гостеприимно лежащий у входа коврик, я вошел. Врубил рацию и стал соображать, кому бы позвонить — кому-нибудь, у кого имеется не только рация, но и телефон. Донни. Донни Шацбург. Он откликнулся тут же, будто все утро только меня и ждал.
Я расписал ему ситуацию, объяснил, где оставил машину и попросил его позвонить в автосервис Ичмана в Гернвиле — пусть вышлет буксир. А если Ичман не сможет, то можно обратиться к Бэйли.
Донни проявился через пять минут с отвратными новостями: оба ичмановских буксира уже уехали, и на очереди у них было еще несколько вызовов, так что в самом лучшем случае придется подождать пару часов. А у Бэйли никто не отвечал.
Донни все спрашивал, в порядке ли я и не надо ли ему приехать, но я заверил его, что машину-то я, конечно, разбил, но сам духом не сломлен. Это была чистой воды бравада — почти весь адреналин уже куда-то улетучился. Я попросил его позвонить в Монте-Рио, в «Удивительно Уютный Уголок», и оставить сообщение для Джека Стросса: мол, я попал в аварию и позвоню ему домой, как только смогу. Донни сказал, что будет рад помочь, и я с искренними благодарностями отключился.
Потом я поплелся к своему драндулету — ждать буксира. И почему я не договорился, что подожду их в доме? Просто ума не приложу. Дождь усилился и безжалостно обрушивался на меня с неба целыми потоками, теперь непогода наверняка затянется дня на три. Я съежился в мокром кузове и попытался оценить ситуацию.
Даже в самом розовом свете она выглядела неприглядно. Я подумал: а не рискнуть ли и не воспользоваться ли кредиткой? Я не сомневался, что давным-давно исчерпал свой кредитный лимит и ничего не выплачивал банку вот уже пять месяцев, но сейчас ведь экстренный случай. Я мог бы на буксире добраться до Гернвиля; взять напрокат машину; поехать в мотель; позвонить Строссу и передоговориться; выспаться; встретиться с ним на следующий день; взять тысячу долларов предоплаты; накупить лекарств от гриппа; поехать на прокатной машине домой; отлежаться, пока пикап не починят; с маниакальным упорством, обильно потея, нарубить дров, потратить большую часть полученных денег на ремонт машины — ведь без нее не нарубишь дров, а нет дров — нет денег. Деньги… Я заглянул в кошелек. Дурацкий кусок пластика и семь баксов наличными. Я прижался лбом к рулю и заскулил. Мне хотелось к мамочке…
Тут-то я и услышал рев. Голова сама собой приподнялась, ушки на макушке, все чувства напряжены. За залитым дождем лобовым стеклом вырисовались какие-то серые очертания, они постепенно приближались, росли, становились плотнее, и рев тоже как будто бы обретал реальный вес и все это надвигалось прямо на меня. Я не раздумывая ударил по дверце и выкатился на дорогу. Приземлился я на четвереньках в водосточной канаве, в любой момент готовый слинять, подраться, обосраться или ввязаться в какую-нибудь авантюру.
По ровному полотну дороги громыхал огромный грузовик.
Я бросился к склону насыпи, прижался всем телом к комковатой спрессованной глине. Потом пошевелился, мне была видна только задняя часто грузовика. Вдруг кузов качнулся, медленно описал дугу в сто восемьдесят градусов, шины взвизгнули на мокром дорожном покрытии, из-под колес фонтанчиками брызнула вода. Громада грузовика мелко затряслась, будто не хотела тормозить, а потом плавно остановилась. После разворота зад грузовика оказался всего в двух футах от бампера моего пикапа. Я таращился на него в полном остолбенении. Это был буксировщик, большой грузовик-буксировщик, покрашенный в жемчужно-серый металлик. На водительской двери красовался тонкий овальчик, в котором изящным шрифтом было написано «Душа».
Мне казалось, что я наполняюсь гелием и зависаю где-то между притяжением к земле и полетом. Я уловил в шуме дождя поющие голоса — женские, — но слов было не разобрать.
За затуманенным ветровым стеклом грузовика мне почудилось смутное движение, потом дверца распахнулась, и выпрыгнул призрак.
Я умер.
Смерть рассмеялась и отправила меня восвояси.
Я чувствовал веками дождь. Это не было похоже на крещение или истекающую с неба божественную благодать — ничего такого высокодуховного; просто мокро. Я ощутил как на моем запястье сомкнулись пальцы крепкой теплой руки. Другая рука дотронулась до моей щеки. Я открыл глаза. Это был не призрак, а водитель грузовика, его лицо и фигура были трудноразличимы из-за пончо с капюшоном; блестящая от дождя плотная ткань хлопала на ветру.
— Ну-ну, жизнь продолжается, — это было первое, что сказал мне Джордж Гастин. Казалось, он был искренне рад.
Я застонал.
— Да, тут не поспоришь, — снова заговорил он, — она продолжается, миг за мигом, вдох за вдохом. Похоже, смерть стреляла в тебя, но промахнулась, потом решила насрать на тебя, но и тут передумала — судя по всему, ты выживешь. Пульс у тебя отменный, лицо уже почти человеческого цвета. Ты просто расслабься, дай телу время прийти в себя. Ты в надежных руках, в руках Души, ситуация под контролем… ну, то есть как это обычно бывает — честно говоря, она и всегда-то не особо хорошо контролируется, если вообще контролируется… Вот как-то так. Но давай в такое славное утро будем довольствоваться малым и не станем требовать большего! Держись за меня, сейчас проверим, можешь ли ты шевелить ногами.
Он поставил меня на ноги, бережно поддерживая за плечи. Я весь промок, дрожал, ослабел и был сбит с толку. Все кроме его голоса и хватки расплывалось в тумане. Я сделал глубокий судорожный вдох.
— Я болен, — выговорил я. — Грипп. В аварии не пострадал.
— А шишка у тебя на лбу откуда? Тоже грипп, или третий глаз прорезается?
— Я и так уже достаточно повидал, — сказал я.
Он хохотнул и похлопал меня по спине — жест был и утешительным, и полным веселья одновременно.
— Все дело в настрое, — заявил он. — Сейчас ты похож черт-те на что, но лет через пятьдесят будешь смеяться над этим случаем.
— Я справлюсь, — храбро заявил я. Оказавшись в вертикальном положении, я и в самом деле почувствовал себя лучше.
— Угу, — согласился Джордж, — нет ничего сильнее, чем воля к жизни. Я прицеплю к твоему пикапу трос, и мы доволочем его до авторемонта, но сперва давай приведем тебя в порядок. — Вот так, радостно, эта бесформенная фигура с тихим, твердым и решительным голосом взяла меня под свою опеку. — Для начала высушим твою задницу, а то валяются тут всякие по грязным лужам. — Он смерил меня оценивающим взглядом. — Я вожу с собой запасное шмотье, но ты вроде на вид чуток покоренастее меня. Конечно, это не из крутого магазина, но в жопу всю эту моду, когда речь идет о деле первейшей важности… да в жопу ее вообще, коли исходить из здравого смысла.
