Зло лишено свойств, оно как рабочий среди миллионов себе подобных. Оно просто творится, без цели, без желания, без чего бы то ни было. Напротив, у добра, у морали свой собственный, неповторимый тон. Мой кумир Арни уже простирает крылья и готовится к высокому полету, сверху он может считать своей собственностью любые виды. Теперь ему уже не надо быть злым! Он почти обрел свое лицо! Он то и дело терся крыльями о свой образ, и когда он и его образ впрыгивали друг в друга, раздавался скрипучий, как у сверчка, звук. Словно раскалившаяся автошина трется о другую такую же шину. Да, такой звук производят и образы, снимки, если их потереть друг о друга. Скоро они смогут делать это и без посторонней помощи. Но мы все еще пялимся на них, вдохновляем их, пока наши глаза не нальются кровью. Стекло перед телевизором лопается от ярости. Если я пытался сделать что-то подобное, тут же раздавался сердитый, насмешливый голос матери. Она вечно недовольна. То слишком рано, то слишком быстро, то слишком медленно. Я слишком похож на себя и очень мало на других. Она постоянно делает мне замечания. Стань другим! Марш! Притом что она вовсе не моя мать. Эта женщина меня не любит! Не любит того, кого произвела на свет, хочет чего-то большего, все время требует чего-то большего. Она хочет, чтобы ее единственный принадлежал всем! Как Арни. Да уж, такого единственного, как он, не удержать при себе никому. Но я думаю, моей маме он бы понравился. Что ж, чего хотела, то и получила!
Стоп, теперь мне понятно, что я оказался внизу и стал корнями Арни! Но они не смогли его удержать, однажды он вырвался из матушки-земли. Могу ли я считать землю и своей собственной матушкой? Сейчас я с ней и в ней. Я вижу инстинкты! Верные ли они? Арни показывает их мне, только мне он позволяет увидеть эти непосредственные побуждения плоти. Свою гордую осанку он получил после тридцатилетнего пребывания на любимой земле в качестве дара за верность! Я пытаюсь ему подражать, мои корни наконец тоже оказались в этой сочной земле, но почему я не могу снова вырвать их из нее? Меня ввели в заблуждение! Я по пояс торчу в своем гробу и пытаюсь из него выбраться. Кручусь и верчусь до посинения. Все напрасно. Смерть — вот единственная возможность мужчины заявить о себе. Пропитанные злобой представления о жизни, вражда, война. У женщин все наоборот: материнство. Но почему эти матери хотят иметь других сыновей, не таких, как они сами? Как я ни сучу ногами, как ни потею, я давно застрял в матушке-земле, застрял в тот самый момент, когда, как Одиссей, решил отправиться в путешествие по чужим краям. В сущности, мне так и не удалось избавиться от своих убогих представлений о родине.
Так как ни одна женщина не ждала меня годами в кругу поклонников, мне пришлось повсюду таскать за собой в качестве провианта свою подругу. Мы поженились только тогда, когда она стала чемпионкой мира. Да, и она тоже, после многолетних упорных тренировок! Но и это не помогло. Я так и не нашел в ней стимула к тому, чтобы стать неукротимо буйным.
Где бы я ни был, меня всегда, словно девочку из сказки, накрывал колокольный звон тоски по родине. Почему мужчина должен уходить из дома? Это удалось только одному-единственному, моему Арни: быть любимым и все же уйти. Правда, я, как и он, тоже привязан к своим славным родителям, к кусочку земли и маленькому домику в горах. Я тянусь за ним, за терминатором, он назначает очень много встреч. Где только он не выступает! О, если бы я мог делать то же самое! Но я должен лежать здесь, под землей. Его тело — это его униформа. Его собственный знак, который означает: ничто. Ничто, противостоящее тому, что сделано.
Ну а я должен был превратиться в консервы. Мне пришлось расплачиваться собственным телом. Тем, с которым, не ведая стыда, выступал перед общественностью, И вот теперь я мертв. Только потому, что несколько месяцев подряд не следил за своим питанием. Я тоже мог располагать людей к себе, но не так, как думают. Втайне от всех я натянул на себя свою возмужалость. Проследил, чтобы никто за мной не подсматривал! Каждый имеет право утаивать свои желания. Но я себя не жалел. Моя печень, мои почки постепенно износились и трепетали во мне, словно занавеси. И что я теперь имею? Успокоился и лежу, завернутый в саван мной же самим навязанной мужественности, что может письменно удостоверить любой врач. Мы мастерим мужчину из пяти субстанций, было написано в учебном плане по созданию сверхчеловека. И вот ты учишься и учишься, но вперед не продвигаешься. Своей матери я выдаю последний акт любви, который я ей задолжал, так как она никогда не была мной довольна. Акт преданности тех, кто остался без матери, кто сам сформировал себя и сам всего добился. Да, мы узнаём друг друга, когда после долгого отсутствия возвращаемся к матери из чужих краев. Моя мама только тогда будет довольна, когда я стану другим, то есть, собственно говоря, никем. Вот, смотрите, чего она добилась, она получает меня в награду за свои старания, но меня другого, не того, кого произвела на свет! Вон там мой кошелек, мои ключи, моя чековая книжка, моя штормовка, в рукава которой уже никогда не попадут мои руки. Я давно проявил себя. Да, меня продвигали, но об этом в некрологе ни слова. От женщины ведь не дождешься ничего определенного, все должно в корне измениться, прежде чем она кого-то усыновит. Да вдобавок еще и эта штирийская гроза с громом и молнией! Черт их всех подери!
Жажда успеха угнездилась в моем теле, причем так основательно, что оно жить не может без новых достижений. Успех заперт в нем на замок, а ключ выброшен! Так было со мной при жизни. А теперь я ушел от себя, чтобы остаться, уснуть вечным сном. Ну да, я хотел бы стать таким, как Арни, но как это сделать? Он-то еще жив! Меня же, к сожалению, нет среди живых, но я желаю ему оставаться там, где он находится, или мелькать на экранах. Что только не выделывает он сегодня на экранах ваших телевизоров! Супер! Прыгает из самолета без парашюта! Как будто воздух — это его дом! Я же всегда только дома чувствовал себя как дома. Он, мой кумир, делает на экране вид, будто мы близки друг другу, но он врет! Точно так же он поступает с миллионами других! Он делает вид, будто я могу делать то же самое, что и он. Но у меня много других дел. Я должен стать лучше, чем он. Должен! Должен!
Да, я знаю Арни, будто он часть меня, будто он — это я. Когда я вижу его на своем красивом постере, который повесил у себя в гробу, я пытливо всматриваюсь в его черты, выбирая момент, когда на него наехать. И я наезжаю! В бешеном темпе, под гору. Я — свой собственный палатный врач. Его необыкновенно большой венок я специально пристроил сверху, он грязными каплями медленно стекает в меня, и я содрогаюсь всей своей несчастной душой. Такое первоначально не планировалось! К сожалению, я не так уж и похож на Арни, но теперь это не имеет значения. Кто же смотрит на лицо? А здесь, под землей, меня никто больше не увидит. Я напряженно работаю, но всякий раз слишком рано одергиваю себя, еще до того, как успеваю перейти границу дозволенного. Арни же закутывается в мое тело, будто оно — это он сам, да к тому же еще и что-то на нем пишет! Он каждый день пишет мне, на сколько фраз, секунд, минут ему удалось меня опередить. Я наизусть знаю его письма, знаю еще до того, как он их напишет. Но он не Иисус, который каждый день попадается мне на глаза в нашей квартире. Поэтому я могу сравнивать. О Господи, мой бог не Иисус, мой бог — Арни! Не тот Бог, которого вы, вероятно, имеете в виду, когда в гневе произносите: О Господи! Мускульная масса не нарастает сама по себе, даже если фармацевты вас в этом уверяли. Бог не имеет с вашим телом ничего общего. Теперь я это знаю, так как сам снова превращаюсь в ничто. Но Арни я все еще могу разглядывать, на картинке в моей голове, кости которой ухмыляются, словно вместо Арни они увидели мой собственный лик. Лицом к лицу, крупным планом. Проверено то и другое — никакого сравнения! Я хотел бы снова стать ребенком, чтобы по крайней мере заслужить то внимание, которое мне тогда уделяли. Чтобы старательно выполнять домашние задания по своему телу. Учитель был здесь и снова ушел.
