Эди разгорячилась и заскакала вокруг стола, рассказывая свою историю, а я тем временем давил косяка на ее буфера.
– Я возвращаюсь и говорю ребятам: «Стол – наш». Наконец этот тип за столом до последнего шара доходит, а тут подваливает его корефан и говорит: «Эй, Эрни, я слышал, ты стол уступаешь?» И знаешь, что он отвечает? Он говорит: «Да-а, отдаю вон той суке!» Я это услышала, и у меня аж ПОБАГРОВЕЛО в глазах все! Этот тип нагнулся над столом последний шар послать, я беру кий и, пока он там изгибается, хрясь по башке со всей силы. Парень плюхнулся на стол, как мертвый. А в баре его знали, понабежали кореша, а пока суд да дело, мои друзья подвалили. Господи, что за махаловка была! Бутылки летят, зеркала бьются… Уж и не знаю, как мы оттуда выбрались, но выбрались. У тебя дури не найдется?
– Найдется, только я скручиваю неважно.
– Ниче, я сама.
Эди забила тугой тонкий штакет – профессионалка. Соснула его, вдыхая со свистом, потом передала мне.
– И вот, значит, возвращаюсь я туда на следующий вечер, уже одна. Хозяин, он же – бармен, меня узнал. Его зовут Клод. «Клод, – говорю я, – ты извини за вчерашнее, но тот тип возле стола – полная сволочь. Он меня сукой обозвал».
Я разлил всем снова. Еще минута – и ее груди выпрыгнут.
– Хозяин говорит: «Ладно, все нормалек, забудем». Гляжу – парень вроде ничего. «Что пьешь?» – спрашивает. Я тусуюсь по бару, пропускаю на шару два-три стаканчика, тут-то он и говорит: «Знаешь, мне бы еще одна официантка не помешала». – Эди разок дернула и продолжила: – Он мне о первой своей официантке рассказал: «Она мужиков-то завлекала, да с ней хлопот было много. Одних парней с другими стравливала. Постоянно на сцене была. Потом я обнаружил, что она на стороне подзарабатывает. Пользуется моим баром, чтоб пизденку свою пристраивать!»
– В самом деле? – спросила Сара.
– Он так сказал. Ладно, и вот он предлагает мне место официантки. И говорит: «Никакого жульничества на работе!» Я ему посоветовала поменьше пиздеть, я не из таких. И подумала, что, может, теперь получится скопить хоть немного и поступить в Калифорнийский универ, и стать химиком, и французский выучить – мне этого всю жизнь хотелось. Потом он говорит: «Зайди-ка сюда, я хочу тебе показать, где мы храним излишки товара, и к тому же у меня там есть форма, я хочу, чтобы ты ее примерила. Ее ни разу еще не надевали, я думаю, она как раз твоего размера». И вот я захожу в этот темный чуланчик с ним, и он там пытается меня облапать. Я его отталкиваю. Тут он говорит: «Ну, поцелуй меня только, слегонца, а?» – «Отъебись», – говорю. Он лысый и толстый, и коротышка, и зубы вставные, и черные бородавки на щеках, а из них волосы растут. Он втащил меня туда – цап за жопу, а другой рукой – за сиськи, и обмусолить пытается. Я его опять отпихиваю. «У меня жена есть, – говорит он, – и я ее люблю, не беспокойся!» И снова на меня прыгает, а я ему коленом сами-знаете-куда. А у него там, наверное, вообще ничего нету, он даже не пикнул. «Я тебе денег дам, – говорит, – я с тобой хорошо обращаться буду!» Я ему говорю: сам жуй свое говно и хоть сдохни. Так я еще одну работу потеряла.
– Грустная история, – сказал я.
– Слушайте, – сказала Эди, – мне надо идти. Веселого Рождества. Спасибо за выпивку.
Она поднялась, и я проводил ее до двери, открыл. Она ушла по двору прочь. Я вернулся и снова сел.
– Ах ты сукин сын, – сказала Сара.
– Чего такое?
– Если б меня тут не было, ты бы ее выеб.
– Да я эту дамочку едва знаю.
– Такое вымя! Да ты просто в ужасе был! Ты даже взглянуть на нее боялся!
– Что ей, заняться больше нечем – шарахается повсюду перед самым Рождеством?
– А чего у нее самой не спросил?
– Она же сказала, что ищет Бобби.
– Если бы меня здесь не было, ты бы ее выеб.
– Не знаю. И не могу знать…
Тут Сара встала и завопила. Разразилась рыданиями и выскочила в соседнюю комнату. Я налил себе выпить. Цветные огоньки на стенах вспыхивали и гасли.
99
Сара готовила гарнир, а я сидел на кухне и разговаривал с ней. Мы оба потягивали белое вино. Зазвонил телефон. Я сходил и ответил. Дебра.
– Я просто хотела пожелать тебе веселого Рождества, мокрая лапша.
– Спасибо, Дебра. И тебе тоже счастливого Санта-Клауса.
Мы поболтали, затем я вернулся и снова сел.
– Кто звонил?
– Дебра.
– Как она?
– Ничего, я так понял.
– Чего ей надо было?
– Передает поздравления.
– Тебе эта натуральная индюшка понравится, и фарш тоже хороший получился. Люди яд лопают, чистый яд. Америка – одна из немногих стран, где превалирует рак толстой кишки.
– Да, у меня в жопе часто чешется, но это просто геморрой. У меня его однажды уже вырезали. Перед операцией они в кишки такую змею с лампочкой вгоняют и смотрят, рак ищут. А змея довольно длинная. И тебе ее в самое нутро всаживают!
Телефон зазвонил опять. Я сходил и взял. Кэсси.
– Как дела?
– Мы с Сарой индюшку готовим.
– Я по тебе соскучилась.
– И тебе веселого Рождества. Как на работе?
– Нормально. Гуляем до второго.
– С Новым годом тебя, Кэсси!
– Да что это с тобой такое?
– В голове немного шумит. Не привык я в такую рань белое вино пить.
– Позвони мне как-нибудь.
– Конечно.
Я вернулся в кухню.
– Это была Кэсси. Народ всегда на Рождество звонит. Может, и Драйер Баба звякнет.
– Не звякнет.
– Почему?
– Он никогда вслух не разговаривал. Никогда не говорил и никогда к деньгам не прикасался.
– Это неплохо. Дай попробовать гарнира.
– Валяй.
– Слушай – а здорово!
Потом телефон зазвонил снова. Так всегда. Стоит начать, и будет звонить и звонить. Я зашел в спальню и ответил.
– Алло, – сказал я. – Кто это?
– Ты сукин сын. Не узнаешь?
– Да нет, не совсем. – Какая-то пьяная тетка.
– Угадай.
– Постой. Я знаю! Это Айрис!
– Да, Айрис! И я беременна!
– Ты знаешь, кто отец?
– Какая разница?
– Наверное, ты права. Как там у вас, в Ванкувере?
– Нормально. До свидания. Я снова зашел на кухню.
– Это была канадская танцовщица живота, – сообщил я Саре.
