— Перестаньте! Толик, домой! Сволочи, опять нажрались! Я тебе дома щас такую РЫБУ устрою, ты у меня посмотришь!!! — И всё в таком духе, но самое шоу было впереди...
Отпизженный Васёк ломился в подъезд, из форточки доносились вопли жены Васька и мышиная возня. Драка тут же прекращалась и все мужики начинали гадать:
— За молотком, наверно, побежал!
— Да какое там за молотком — наверно, за топором!
— Пацаны, я вам говорю, он щас с тесаком прибежит, всех резать будет!
Но они не угадали! Васёк выкинул кульбит, который мог бы затмить все хиты на «Ютубе»!
— Мужики, у него ПУШКА!!! — Они бросились хватать дубьё, кирпичи и выламывать скамейки. Но не пушка была в руке у Васька, а моднейшая карбидовая бомба, пушка торчала за поясом.
— Получай! — Васёк метнул в толпу бомбу, раздался комичный хлопок и взрыв дыма. Половина толпы рухнула на землю, некоторые горели и вопили, кто-то пытался убежать, но не тут-то было! Как в ковбойском фильме, ВАСЁК вытащил сразу два пугача, нашпигованных шариками из подшипников, и тут же ебанул из первого ствола. Град шрапнели скосил сразу пять или семь рыл, остальные ринулись на врага с дубьём и скамейками. Васёк хотел повторить трюк, по-ковбойски перекинул пугачи, но выстрелить сразу не успел. Безногий дядя Коля-САМОВАР ловко метнул кирпич, прямо в ебло Ваську. Когда тот падал навзничь, палец самопроизвольно нажал на курок, пугач взорвался и оторвал Ваську кисть, а дяде Семёну —ухо.
— Суй кишки обратно! Надо зелёнкой мазать!
— Да какой зелёнкой! Ему водки надо!
— Да уже поздно! Его Коля-Самовар вырубил!
По асфальту ползали окровавленные дымящиеся люди, все стонали и вопили. Группа умельцев пыталась засунуть кишки дяде Вове — с этой целью его положили на доминошный стол. Когда практически все кишки уже затолкали, прибежал местный бродячий пёс Бобик. Он принял кишки за сардельки, схватил их и ломанулся прочь. Раздался дикий вопль, КИШКИ оторвались, а дядя Вова ебанулся со стола. С балкона пятого этажа я видел, как счастливый Бобик с гирляндой «КОЛБАС» мчался в сторону подвала. Была тут же организована погоня во главе с Колей-Самоваром. Коля мчался на своей тележке, но врезался в бордюр, улетел в цветник и треснулся башкой об дерево.
Вопли и ажиотаж продолжались ещё с полчаса, пока тётки не разобрали своих в жопу раненных мужиков. Около стола оставалась только бодрая троица: они пили водку, комментировали триллер и наливали Коле-Самовару.
— А Колян его мастерски подрезал! Точняк кирпичём в ебало!
— Да наливай по полной!
— Пацаны, слушай меня! Там под Минском! Я гранатой прямо в люк танка попал!
— Колян, ну не пизди! Как ты мог тигру в люк попасть, тебя бы пулемётом скосили!
— А вот Ваську ты в ебло знатно засветил! Это мы видели и подтверждаем!
Они бухали до полного отруба, потом хватали Самовара и кидали его в открытое окно первого этажа, вдогонку бросали его тележку. Забрасывание тела в окно происходило еженедельно. Иногда окно было открыто, а иногда закрыто — тогда раздавался дикий грохот разбитого стекла и тупой удар башки об подоконник...
В общем, во время таких ОБЫЧНЫХ ВЕЧЕРОВ не вызывали скорую помощь или милицию, а разбирались сами. На следующий день как ни в чём не бывало вся забинтованная и загипсованная дворовая кодла сидела за одним столом, резалась в домино и пила водку. И Васёк сидел без руки, и Самовар сидел, резались все в карты и бухали.
КОЛЯ-САМОВАР
Как всем известно, в начале 50-х всех калек — слепых, безногих и безруких — в один миг изловили на улице, покидали в товарные вагоны и вывезли за 101-й км от Москвы. Большую часть тут же расстреляли и сожгли на торфяных болотах. Под раздачу попало десятки тысяч фронтовиков, Героев Советского Союза, кавалеров Орденов Славы и Трудовой Доблести. Ветераны войны, которые прошли путь от Сталинграда до Берлина, которые не щадя своей жизни геройски спасали Советскую власть от краха и разгрома. Вместо благ и уважения коммунистическая власть одарила фронтовиков почетным АУТОДАФЕ на торфяных кострах Икшинского уезда.
В сознании простого обывателя война — это как в фильме: просто убитые и раненые. Например, девушка приходит в госпиталь, там её возлюбленный, он просто ранен в руку или в голову, потом раны заживают и он ломится снова на фронт. В реальности всё по другому. Когда разрывается в цепи снаряд, там сразу всем отрывает бошки, руки и ноги. В полевых условиях существует только одно реальное лекарство — ПИЛА АМПУТАТОРА. От этой участи были не застрахованы ни только простые бойцы, но и любые генералы, попавшие под бомбёжку или обстрел.
После войны улицы страны были наводнены ужасающей миллионной массой калек всех мастей. Советская власть пыталась навести лоск и показать, что «жить стало лучше и веселее», но тут наметилась «Холодная война». Сталин и Берия боялись, что американцы сбросят атомную бомбу, наймут генералов Вермахта, и те снова попрут на Совок, со всей Восточной Европой, которая уже успела возненавидеть новый советский порядок. Чтобы мобилизовать молодежь на новую войну, нужна была романтика, как в кино о «ГЕРОЙСКИ ПАВШЕМ БОЙЦЕ». Вид бомжеватого калеки с орденами — не мог служить романтическим имиджем для будущей тотальной войны, поэтому их слили как использованный материал.
Дядя Коля был опытным фронтовиком, проехал на Т-34 от Воронежского фронта и да самой Варшавы в чине лейтенанта, имел кипу орденов и медалей за самые невероятные подвиги. Во время форсирования Вислы под Варшавой, в понтонный мост угодил 500-килограммовый снаряд немецкой пушки «Доро». Две роты отправились на очную ставку к Нептуну, а Коле ПРОСТО оторвало ноги.
В госпитале его подлечили, выдали медали и модную тачку на подшипниках, а также лыжные палки. Всех безногих тачаночников называли «самоварами», так и получился «Коля-Самовар».
Во время «шухера» его изловили в пивняке, бросили в товарняк и повезли на Икшу. Во время разгрузки из грузовиков, ему чудом удалось ускользнуть и спрятаться в лесу, пока его не подобрала сердобольная тётка, которая выдала ему самогону и еды. Ног у него не было, но зато был болт. Во время Хрущёвской «оттепели» ему удалось реабилитироваться и вернуться в Москву.
Коле-Самовару постоянно наливали водки и всячески стебались над нам, а потом всем двором пропивали его фронтовую пенсию. У нас, у местных детей, он одновременно вызывал шокирующий ужас, трепет, жалость и дикий интерес.
В общем, мужики его всерьез не воспринимали, а мы осторожно подкрадывались и слушали его. Как-то раз он сидел с двумя мужиками, чинно бухал с селёдочкой и огурцами и прогонял свои телеги. Вот примерно, что он говорил:
«...— Значится так! Послали нас в бой, всю бригаду, надо было прорвать оборону фрицев — а там открытое поле! Пехота десять раз в атаку ходила, два полка на поле и полегло. Три раза окопы их брали, но эсесовцы их выбили. В общем, посадили остатки на броню и поехали, а по нам как взялись лупить, так полбригады сразу и пожгли, а наш танк врезался в подбитый — это и спасло. Ну, а кода ещё бригада подошла, мы им врезали и погнали. Всё поле в трупах, гусеницы в кусках людей, а черепа хрустели, будто арбузы...»
