– В три мы идем в Музей искусств, в шесть – в театр, – ставит меня в известность вернувшийся с балкона Заза, помахивая, как веером, приглами. – Правда, куда до того? Вот в чем вопрос! – как ни в чем ни бывало он смахивает с меня ресницу и отправляет в рот.
В другой раз меня бы стошнило, а тут ничего, еще и радуюсь, что вместо меня решение принимает кто-то другой – и определяет, куда идти, и угощается моими ресницами, а я тем временем раздуваюсь от газов.
– А что там идет?
– В музее выставка иранской культуры, а в опере – «Чайка» Чехова.
– И что мы там делать будем?
– Гм… повращаемся в обществе, на других посмотрим и себя покажем.
Прямо светский лев, хоть и в красной майке с надписью FUCK ME.
Мысленно возвращаюсь к своему давешнему соображению о том, что, если б нашу встречу не определил слово «лед», то нашелся бы другой линк, скажем, «мотылек», «кока-кола», «блокнот» и т. д., и нахожу эту мысль ошибочной. Почему? Ответ будет предельно простым. Возьмем хотя бы стул, на котором я сейчас сижу. У меня о нем свое представление, я о нем знаю то, чего не знает тот же Заза, я, можно сказать, неравнодушна к этому стулу, мне ведома его история – где и в какое время он стоял, кто на нем сидел, когда раскачалась его задняя правая ножка, из-за чего ее то и дело приходится вправлять и укреплять, и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., и т. д., стало быть, знаю о стуле такое, что не оставляет меня равнодушной к нему, а Заза не знает. Не может взглянуть на него моими глазами, не владеет правдой о нем. Так что, если принять этот стул за точку отсчета, выйдет, что я в одном его подпространстве, а Заза в другом. Стул не сблизит наших подпространств, потому что мои представления о стуле зафиксированы куда прочней, чем представления Зазы, который ограничен лишь своим восприятием, и потому он может остаться равнодушен к предмету, не заинтересоваться им, и, значит, стул этот не столкнет, не свяжет меня и Зазу. И, наконец, есть два стула: № 1, на котором сейчас я сижу и который вижу, и № 2, описанный мною, преобразованный мною в слова, так сказать, стул-образ. Но это уже мозгоебство, бля! Впрочем, это так – к слову пришлось. Просто пикантная деталь.
До выставки прошлись по парку Ваке. Я об этом и не упоминала бы, если бы не происшедший там случай. Ничего, конечно, особенного. Мы убили какого-то старика. Вроде бы убили. Или он сам окочурился у нас на глазах. Не знаю. Вы, наверное, думаете, что я сильно не в порядке, но спросите Миротворческие Силы – я несу ответственность за каждое свое слово. Ну, вот оно снова возникло, блядь, это чувство, будто все это уже случалось и сейчас мы просто-напросто повторяемся.
По дороге зажужжал мобильник Зазы, звонил Качаров, предложил подъехать на машине – он, оказывается, всю неделю собирался отвезти Зазу к врачу. Не знаю, до сих пор ли это продолжается, но тогда у Зазы была проблема с щитовидкой, плюс периодически случались сердечные спазмы, приступы невроза и хуй знает что еще. Сам он над всем этим потешался, просто-таки ломал комедию. Но я-то знаю, какой он трусливый распиздяй. Актер, бля, шоумен ебучий. Спасибо, но сегодня у меня не получится, неотложное дело. Должно быть, смущается, что в клинике за него заплатит другой. Но когда начинают умолять и настаивать, все же сдается. He's a user, baby. So why don't you kill him? Тогда Качаров позвонил мне: «Скажи, чтоб поехал со мной… Понимаю, влом, но… Что, если б мне было хуево, он бы мне не помог?» Потом позвонил Месхи, с тем же текстом: «Где вы, сейчас подкатим…». С каких это пор вы стали такими заботливыми, мальчики, а? Хуесоской – да, но ревнивой неврастеничкой я никогда не была, а огорчиться все-таки огорчилась, обоих же их знаю сто лет, а никогда не видела с их стороны такого надрыва и трепета. Крышу собственную потеряли от человека, с которым, как и я, только что познакомились. И какого человека! Микки-Мауса, который по зодиаку – хоббит, по матери – хуйло, а по понятиям – розовая пантера. То, что с ним хожу я, это понятно, это моя проблема и тема отдельного разговора (который и идет, собственно), но вы-то, мальчики, вы ведь не такие, с каких это пор вы заделались заботливыми папашами? А, поебать… Извините за ревность, мальчики.
Мы сидели в парке на последней от теннисных кортов скамье, не доходя до стадиона «Локомотив», когда показался этот старик… Нес в руке большую дубину, что твой посох Моисея. Упирался взглядом вниз, под ноги, а дубинкой ворошил целлофановые обрывки под кустами – что-то искал. Рядом шла, помахивая хвостом, собака. Страшилище из страшилищ – видимо, помесь овчарки и таксы: огромная голова и маленький торс, да еще и, вроде, ухмыляющаяся пасть. Сильно напоминала Майло из кинофильма, когда на него случайно натягивается маска…
Помню, о чем мы пиздили – о библейских хардкорах. Пиздил, собственно, Заза. Спросил, как у меня с Ветхим Заветом. Поняв, что никак, сразу начал:
– Там есть эпизод, когда Иаков с сыновьями и невестками едут мимо города Шехем. Жители выходят и требуют у него женщин, чтобы лечь с ними. Иаков и сыновья им отказывают: вы не нашей, мол, веры и крайняя плоть еще на вас. Тогда шехемские мужи без колебаний подвергают свою плоть обрезанию у самых врат города. Все, подчеркивается, кроме старцев, даже малые дети. Если верить специалистам, тогда в городе жило от семи до десяти тысяч жителей. Возьмем семь, грубо вычтем женщин, то есть две трети, тех же старцев, и все равно останется почти три тысячи. Так вот, представь себе место с тремя тысячами мясных кружков на нем. Это же целая горка!
Бла, бла, бла, мозгоеб. Обычный интеллектуальный гон со скрытыми садомазо-мотивами. Заза не первый и не последний, кто заморачивается на библейских прихватах. Я старалась в одно ухо впускать, из другого выпускать, но все же горка маячила перед глазами – тысячи мясных колец, сваленных в одну кучу, в них было что-то привлекательное. Он бы, наверное, долго еще пиздил, когда б не показался дед. Совершенно неожиданно, будто бы выпрыгнул из бредятины Зазы. Не скажу что на Иакова, но на бредущего по пустыне Моисея был явно похож. На состарившегося и всеми покинутого. Мы с Зазой переглянулись.
– Ты готова? – осведомился он.
Я не знала, что он имел в виду, но мгновенно подтвердила готовность, хоть и чувствовала спинным мозгом, жопой, пиздой, рациями, факсами, телефонами, что назревает что-то жуткое. И это нечто предстоит совершить нам. Все мои мысли устремились куда-то в жопу. Я как бы жопой мыслить начала. Почему-то так возбудилась, что еще пару секунд, и кончила бы. Мне известна ровно тысяча способов, помимо исключений, не указывающих на закономерность, достижения оргазма (я имею в виду оргазм без секса). Это будет тысяча первый способ…
Старец прошел мимо нас, заглянул под кусты, но, оказалось, ловить ему там нечего. Он оглянулся на нас, всего на мгновенье, что-то мелькнуло в его глазах, и он резко рванул.
– Пошли! – сказал Заза и привстал так медленно, что я поняла – он сильно волнуется, нервы натянуты, как струны. Напрягся, как крыса перед курятником. Потом прыгнул за куст и вернулся с камнем в руке. Дед быстрым шагом удалялся от нас. Заза, озираясь по сторонам, пустился за ним. А меня на всем протяжении этого пробега не оставляло странное чувство, будто все это однажды уже происходило.
